Бесконечное утро-подкидыш, сто вселенных в одной голове. Ну, куда ты еще меня кинешь? Наугад, на борьбу, на лавэ?
Оживаю на кончике фильтра, дорогой, только не умирай! Англичанин ослепший, Джон Мильтон, я забыл твой потерянный рай.
Как давно я не бредил стихами, срифмовал только «пить» и «курить». Как давно не бродил я ночами, знаешь, я разучился жить.
Значит, я разучился петь, значит, я разучился плакать. Жаль, не съесть всю февральскую слякоть. Я еще голодней, чем смерть,
ведь она несказанно толще. Я стесняюсь звонить подружке, у подружки гораздо проще после третьей-четвертой кружки.
Я боюсь уличить себя в правде, я боюсь заглянуть в зеркала, ах, оставьте, оставьте, оставьте – эта девушка спьяну легла,
захрапела и дрыхла до вечера, съела кашу и выпила сок, вдруг проснулась, никем не замечена, и, одетая только в носок,
полетела в окно самолетиком. Нет, ни капельки не умерла. Я свернулся калачиком-котиком, бормотал: «Вот такие дела…»
Мир такой удивительно быстрый, словно медленное кино. В голове сто вселенных искристых, только солнце на них одно.
март 2001
|