Осень. Утро. Воздух колодезный, тверёзый.
Напряжённая тишина как после ссоры.
Ближняя перспектива не меняла позы
Лет сто – изба, кривенький воротник забора,
Заколоченные крест на крест чёрные окна,
Будто играл тут в «крестики-нолики» кто-то.
Ноль победил, и печаль сплетает волокна
Заброшенного, безлюдного горизонта.
Серое поле, паханное лишь ветрами.
Небо, что к земле припало как врач к больному.
Здесь настоящее, как бы, лежит «парами»,
То есть - ожидание переросло в дрёму.
На бугре ржавеет железная скотина –
Металл может выдержать всё, кроме забвенья –
Тракторист пятый год справляет именины,
Пасху, Первое Мая, Покров, день рожденья.
Председатель спьяну сжёг сельсовет и школу.
Теперь в бегах, но его ни кто и не ищет –
Участковый грезит о перемене пола.
Народ безмолвствует, точнее в кулак свищет –
От нужды не спрятаться и не скрыться бегством.
В Коридорах Власти затерялась зарплата –
Закон Ломоносова приемлем и к средствам,
Спросите об этом своего депутата.
На проводах, с пернатыми в виде прищепок,
Бельишко своё развесило Бабье Лето.
Облако, что похоже на гипсовый слепок
Любившего женщин, Русь, и водку Поэта,
Проплывает над оцепеневшей свободой.
В избах, как портреты вождя впавшего в кому,
Висят циферблаты. На стекле небосвода
Блестящая муха превозмогает дрёму.
Вдалеке кресты деревянными руками
Словно обнимают друг друга, воздух синий,
Черту горизонта в ржавом, осеннем хламе.
И видя всё это, выдыхаешь: «Россия!..»