В пристрастии есть обожание тела, и утром, не помня ни нет, ни да, увидишь, как сердце в лазурь взлетело, как утренняя вспыхнув на небе звезда.
И в мягких лучах весеннего солнца вдруг сложишь ладони в молитвенный жест, в последней агонии иконоборца взорвешь свои связки, воскликнув окрест:
Я идол языческий вновь воздвигаю по многим из многих интимных причин вождем для вождей человеческой стаи стать может лишь только, лишь только один.
И этот один светит за горизонтом, слегка обнимая тот девственный сон, как трудно любить и думать о ком-то, кто, может, вот так же в другого влюблен.
|