приворот

искра божья в тебе. среди смуты ты сияешь, как заря,
для тебя ли эти люди, сон запруды теребя,
чают тьму и колыхают плач нечаянной печали...
эти люди никогда не любили, не мечтали...

этот вечер расплескался неспроста и он не вечен,
этот город среди ста неприметен и не венчан,
и никто не лечит люд заболоченный, как пруд,
как людей перетирают, как годами годы трут...

не случайно в небе чайном, отчеканила звезда
млечный луч и луч причалил к этим меченым очам...
ночи ждут черёд, а очередь нескончаема и чад
челяди не полномочен напрочь очернять очаг...

озарило половину полумглы людского мира
светочем луча с причала, как душа моя кричала:
среди смуты, ты – заря! первая роса на стебле!
первая звезда на небе! первая любовь во мгле!
первый свет в рассвет начала! искра божья в тебе...


мэтр

Плескалась боль. Слетались ливни.
Держалась ясность наплаву.
И был огонь в пустой квартире,
Ласкавший письма на полу.

Смеркалось время. Меркли массы.
Смеялись рты. Алели дни.
Плескала боль в огонь гримасы,
И тихо тикали часы.

Остыл от сна пустынный космос.
На волоске повис момент.
И потревожен сон колосса –
Сном, охватившим континент.

С листа терзалась капля буквы,
Терзался слог, застряв в груди,
И слово резалось из муки,
И затихало впереди.


время

Давно подозреваю старика. –
Ещё бы, он источник словопрений. –
Нет в этом мире крепче поводка,
Чем всемогущий поводок из времени.

Качается вселенной колыбель.
Колеблют мир войной цивилизации.
И пьяные поэты Коктебель
Крушат потоком сложной информации.

Подумать страшно, не было б часов,
То никогда б не кончилось распитие.
И даже самый мудрый богослов
Не прекратил бы рек кровопролития.

Тем более представить страшно мне,
О старости и гОдах позабудут.
И в пору, когда думать о семье,
Все бабы будут развлекаться блудом.

Давно подозреваю, что мой Бог –
Он в доброте своей не знает лени. –
Нам даровал крепчайший поводок,
Ручной работы, сотканный из времени.