Телескоп
В подвалах папского дворца речам надменным вторят своды – иезуиты-живоглоты за ересь судят мудреца.
Сулят изгнанье и суму, века научного забвенья. Пророчат адовы мученья. Грозят анафемой ему.
Без проволочек правит бал монаший орден исступленный – сам Галилей, изнеможенный, в прах покаяния упал.
Все шло привычным чередом. Вдруг отворилась дверца в нише, из полумрака Папа вышел безмолвно, тихо, как фантом.
К столу массивному скользнул, где, со стервятниками схожи, сидели в пóскони святоши, и что-то веское шепнул.
«Святая» троица персон, продемонстрировав всем видом, что терпит жгучую обиду, из каземата вышла вон.
А Папа занялся тотчас простертым узником убогим – отер плащом, подняв на ноги: «Ну, что, мой друг, опять у нас?
Уж не просил ли я тебя молчать о мира устроенье, об осевом Земли вращенье? Ты ж снова в лапах у зверья.
Я тоже ведь не лыком шит. И астроном весьма бывалый. Познаний истинных немало мой разум в памяти хранит.
Но, вишь, схоластов сколько тут! Со всей Европы набежали. Дай им синайские скрижали – и в них дух ереси найдут.
Распорядители костров. Оберегатели Вселенной. Сброд твердолобый и презренный. Клан титулованных ослов.
Поверь, я сам у них в руках. Уже давно хожу по краю – не там тонзуру выбриваю, псалмы пою не в тех портках.
Но ободрись – к тебе сей скоп претензий больше не имеет… У южных врат будь, как стемнеет – я покажу свой телескоп.
Мне привезли его тайком в разборном виде из Турина. Неимоверная махина. И неподъемный целиком.
Раз в десять больше твоего он падуанского, пожалуй. А мощи просто небывалой. Такого нет ни у кого.
Ты помнишь – на неделе той над Римом шар кружился ночью? Фенóмен редкостный воочью гуляка видеть мог любой.
Шар этот крупным был весьма, лучился радужным сияньем, и медленно, с упорным тщаньем, лучом прощупывал дома.
Я телескоп нацелил свой на этот шар без промедленья в надежде тайный смысл явленья уразуметь. И боже мой!
На обечайке шара всей светились окон галереи. И в окнах этих, Галилео, узрел я – вот те крест! – людей!»
2005
|