КУТУЗОВ
(Поэма)

Стремит полки к Москве Наполеон.
Нет удержу ему и нет закона.
Красна, как кровь, коня его попона.
Полощутся шелка его знамен.
Святой Руси сметливый, сноровистый,
исполненный радушия народ
высокомерно быдлом он зовет –
оставивший свой гроб Аттила истый,
Траян воскресший, возрожденный Тит,
затравленной Европы темный гений,
до сей поры не знавший поражений
во множестве им учиненных битв,
внушавший ужас боем барабанным
захваченным врасплох столицам стран,
бесчувственный мучитель и тиран,
людских судеб властитель самозваный...
И вновь он подлый нрав являет свой,
тщеславна и дерзка его затея –
штыками щерясь, армия злодея
ползет по телу Родины змеей…

* * *

«Мой государь, насущный план суров –
Москву вандалу надобно оставить.
Первопрестольный град наш обесславить,
чтоб Родину спасти от мусьяков».
Так говорил фельдмаршал престарелый,
с теченьем дел знакомивший царя,
и опасался худшего не зря –
тот, осерчав, вскричал, как ошалелый:
«Да как ты смеешь, нерадивый трус,
с монархом весть такого толку речи?!
Мне Бог взвалил империю на плечи!
Ужели в грязь бесценный скину груз!»
И пал старик Кутузов на колени,
штабных чинов обмерших не стыдясь:
«Не выйду вон отсель, великий князь,
покудова не дашь соизволенья!
Я не кудесник вещий, а солдат.
Но погоди, дай токмо выпасть снегу –
сих иродов понудим мы к побегу.
А конницу свою они съедят!»

* * *

Недаром русский дух врагу смердит,
недаром ширь страны его пугает –
крестьянин наш хоть долго запрягает,
да резво скачет, ежели сердит.
Трещит мороз, в полях поземка вьюжит.
Пастух Январь – в сосульках борода –
блюдет французов жалкие стада,
и воронье, крича, по небу кружит.
Где было войско, там – измерзший сброд.
Где мощь была – костлявый ужас глада.
От партизан проворных нет пощады.
Исчах Великой армии поход.
И по Смоленской трактовой дороге,
спасаясь от цепов, ухватов, вил,
бессчетно множа череду могил,
безумная толпа уносит ноги.
Отместников попробуй урезонь!
Не избежать захватчикам разгрома!
Последняя пуста бутылка рома.
Последний съеден отощалый конь.

* * *

День долгожданной радости настал –
победу пышно празднует столица.
У Зимнего – колясок вереница.
Весь высший свет съезжается на бал.
– Кутузов!.. – гул восторга прокатился.
Лакеев юрких выводок вспорхнул,
напружился дворцовый караул.
Торжеств виновник нá люди явился.
Его сам царь встречает у дверей,
в свой кабинет ведет, держа под руку.
Благоволит, как дорогому другу:
не самодержец – кроткий иерей.
И тут, колена преклонив нежданно,
он говорит в волненье, чуть дыша:
«Отец, болит повинная душа.
Прости за «труса» в распре окаянной!»
«Встань, батюшка. Растрогал аж до слез.
Клянусь тебе – обида в Лету канет.
Глаз вон тому, кто старое помянет.
А глаз осталось, княже, с гулькин нос...»


1978