На распятье оконной рамы
Я себя осеню крестом.
Я - участник великой драмы,
Мне весь вечер кривляться шутом.

Я сегодня опять ослепну
Под кинжалами рваных рамп,
И суфлер будет вновь раболепно
Этот мир превращать в эстамп.

Я шутить и смеяться буду,
Как написано в роли моей.
Каждый вечер играю Иуду
Под прикрытием разных ролей.

Под напутствие авторов ветреных,
Громко в дудку шута трубя,
Каждый вечер за тридцать серебряных
Мне идти продавать себя.

Все для публики взглядов обмылками,
В чьих сердцах царит чувств нищета.
Не увидеть им за ухмылками
Окровавленной душу шута.

Из презренья и крови шутки
Я бросаю в пустую глушь.
А из глаза суфлерской будки
До меня долетает "Тушь".

Значит, драма идет с успехом,
Значит, авторов ждет сюрприз,
Брызги, пена и море смеха,
Но не мне выступать на бис.

...За затянутым ночью окошком
Желтый месяц наточит рога.
Я присел отдохнуть немножко,
Подперев белой стенки бока.

Гулко бьется в печи сердечко,
Лижет дверцу горячий язык,
Погуди побойчее, печка,
Чтоб не слышал я сердца крик.

Мне нельзя его нынче слушать,
Слишком много стоит на кону.
Я смогу, я опять не струшу
И колени не подогну.

Не согревшись у жаркой печки
Мне идти открывать третий акт.
А пока я расправлю плечи...
А пока у меня антракт...

...Снова занавес взмоет в небо,
Засвистит многотысячным ртом
Черный траурный зал, а мне бы
Вновь сыграть. Вновь Иуду. Шутом...


1993