Цирюльник, окропи одеколоном,
Освободив от патл, как от грехов.
Я лыс, я чист, над головой склоненной
Нимб даже намечается, имхо.

В том зеркале с ободранною рамой
Кто так печально смотрит мне в глаза?..
Похож на Будду. Или Далай-ламу.
А нос сломать – на нашего Туза,
Чтоб он сгорел, как в том аду, на свалке –
В бесплатном крематории бомжей.
Смерть – что! Ни шатко и ни валко,
Там навсегда избавишься от вшей.
А заодно и от воспоминаний,
Что нападают, стоит протрезветь.
Надраться б в хлам и свечкой поминальной
Тихонечко в полубреду дотлеть.

Растаять в ноль. Никто и не заметит
В вонючей кучке ветхого тряпья.
Нет повести банальнее на свете:
Закончил жить – и нету ничего!
Ни грамма, ни шиша, ни зги, ни капли,
Ни крошки, ни пол-ложки, ни следа…
Цирюльник, ты бы лучше мне накапал,
Чем распылять спиртное в никуда!

Хотя парфюм твой и не безупречен,
Махнуть сгодится, если не дыша.
Пусть выест мне дотла больную печень,
Мне за нее не светит ни гроша.

В продаже – сердце бывшего комэска.
Мотор – как зверь, ритмичен как часы!
Уже продал. А в качества довеска
Я душу свою бросил на весы.

Не за пол-литра, не за счет в сбербанке,
Ищи лоха – за здорово живешь, –
За пару слов в прощальной телеграммке:
Мол, отдал папка душу не за грош.
За холм земли, за памятную фотку,
А над портретом – красную звезду…
Жизнь проплыла отвязанною лодкой.
Всё – в паре дат. Да ну ее... совсем!

На встречу с Богом – прямо из салона.
Мог ли мечтать о том, ядрена мать!
Цирюльник, окропи одеколоном.
Я должен в этот день благоухать.

Г.Н., полковнику, комэску,
ныне бомжу московских вокзалов
посвящается