Я не знаю за стыд,
может быть кто-то слишком уж болен? Разноцветный мой мир вяжут грубым узлом невпопад И теперь я один, я один, я бессрочно неволен И глухим звонарем, похмелившись, звучу невпопад. К нашим старым прудам прилетают заветные птицы, Их с ладони кормя, можно вняться крылом на песке, Ибо надо дожить и чрез тысячу лет возвратится Белой стаей своей, узкогрудой, щемящей в тоске. Но опять, но опять, браконьерством беснует расцветка, Мы не слышим людей, чаясь подранком, зов осквернив, Ах, забавы узор, ах, тщедушная заводь кокетки, Пятна старых румян в голосящих знаменах разлив. Как дожить до утра, как увидеть отлет этих ладных? Мои руки пусты, а в ладонях так чудится дрожь Да, пора прозябать маясь в тучных полях и прохладных, Где суглинок земли ощущает заботную ложь. Только птицы опять, улыбаясь и мучаясь телом Боль сочтут за удел и доверенность немощи взяв, Прилетят ночевать, восхищая преддверье расстрелу Край пытаясь задеть, выживаемость взлета вобрав. Но никто не спасет перелетных и мною желанных Я один на посту, и на паперти взявшись тоской Бьется время забывшись в глазницах врачей окаянных Ломят дверь, ломят ставни – ночами приходят за мной.
|