(цикл стихотворений, свёрнутый в Ленту Мёбиуса)
***
ВСЕ БАШНИ…
Всё неестественно теперь предрешено, но обречённым быть – кощунственно приятно, ведь обречённость – это просто ночь, уверенность в дне завтрашнем, невнятном, по крайней мере. То-то и оно.
Да, башни все – повержены давно трухлявым ветром, взбалмошной водою, эффектом Страшного Суда, эффектом Домино, и мимо них – уже не так, как под конвоем, иду – среди колеблющихся стен, руин, гордящихся избытком трещин, и принимает почвы мокрый гобелен мои следы, как самые обыденные вещи, и дождь грозит очкам – как ранее окну – намёком на слезу или, возможно, глаукомой, но – всё равно глазам, познавшим тишину, и всё равно ушам, отведавшим отдышку грома…
Следы мои – за мной – всё глубже: борозда их точно как разломы тверди – под травою…
Вот так заболевают навсегда… Вот так Земля раскалывается надвое, и распадается, как взломанный кокос, на две неравноправных половины по линии следов моих, по курсу метких гроз и по маршруту башен, рухнувших картинно…
А я – иду, как шёл, Седое Существо, следы всё множа, и не чувствуя того, что нет уже ни тверди, ни глубин бездонных, и болен – всем, и умираю от – всего, и наименьшее из тысяч зол – быть обречённым.
18.05
***
БЕС В РЕБРО
Успехам современной генетики посвящается
Да, наш предок – пробирка. Увы, эволюция – блажь Удалых чингачгуков мышленья, Белокожих индейцев науки, плетущих коллаж Всех просчетов, догадок, сомнений.
В этих недрах, сбиваясь, спивается пульс Паганини, Снится марионеткою Дарвин И бредут чингачгуки среди земноводных актиний, Каждой симпатизируя ларве.
И подопытен мозг, и подопытны мысли и разум. Гулко недрствуя в сновиденьях, Мы кладём полоумие в хрупкие алые вазы, В суету этих камер храненья.
Ночь хранит ароматы всех лун, что упали, взлетели, И букеты всех звёзд – под копирку. Мы же – каждую ночь, засыпая в болотной постели, Угождаем всё в ту же пробирку.
12.03
***
ЗАЖИВО
В топлёном небе – таянье Литой лавины Мирозданья... Я знаю, что отчаянье – Фундамент моего сознанья.
Пусть айсберг без фундамента Плывёт бесстрашно в пойму юга. Рука – в руке, беспамятно: Кому – куда. А мне – по кругу.
2006
***
РОДОСЛОВНАЯ
И мы, дома свои оставив – корабелам, Прижались (каста полоумных!) к высоте, Мы – с башнями срослись в одно, душой и телом, Мы – целое и часть, мы – божества в беде,
Ведь, помнишь, башни все – из Вавилона родом, И, знаешь, все они упасть обречены, В песок зыбучий ли уйдут они, под воду – Мне судьбы их ясны, мне их пути видны.
Они падут. Кто раньше, кто – за гранью граней. Те, что успеют раньше – обретут покой На время, но – когда-то Вавилонской станет Любая башня, низкая ли, высоко…
У них у всех судьба – Берлинских стен бесстрашней, Тянуть нас в секту дней последних, их вериг (Берлинская стена была ведь – тоже – башней, Но, правда, к счастью, – почти полой изнутри)…
И есть ещё у каждой башни – своё имя, Но на одно лицо мы здесь, теперь – для тьмы, И башням неизвестно, что случится с ними, Но башни знают, отчего погибнем мы.
Мы все здесь – узелками – в секте Вавилона, Здесь, в резервации времён последних, как – Себя, себя самих – удушливые клоны В фойе Театра после третьего звонка.
Мы в Заповеднике немотном – без движенья, В немых силках остановившегося дня, Пришедшего за Вавилона разрушеньем, Одетого в кристаллы чёрного огня.
Здесь – обморок Атлантов, морок звёзд и пламень, В эпилептической горячке бьётся миг, За нами все следы – потеряны богами, Метелью сметены, засыпаны костьми…
И башни – Небосвод затягивают в секту Уже, чтоб стать его промозглым палачом, Чтоб с ним внутри погибнуть, как погибли те, кто Богами прежде был и мог бы стать ещё.
И это Небо, и последний Архитектор – Уже навечно в этой секте, в этой тьме, В которой заживо народы гнили, все, кто Покинуть дом и к высоте прильнуть посмел.
И этот полый мир – с его круговоротом, И неба головокруженьем – мёртв до дна. Ведь, помнишь, люди все – из Вавилона родом, И башни все – ждёт то же, что сгубило нас.
28.06
***
КРОМЛЕХИ ГАРГАНТЮА
Башни – головокружения игом Прокляты все и – до оступи в кому – Каждая башня боится вертиго, И – никогда не бывать по-другому.
Башня чем выше, тем крепче боится Не удержать своего равновесья, Ежели вдруг голова закружится… И обратиться в камней мракобесье.
Кружатся головы всех, кто есть в башне, В эти мгновенья, когда страх безмерен, Кружатся птицы – всё многоэтажней, И – птеродактиль, и – археоптерикс…
Изморозь ветра, решившего тикать… В каждом мгновеньи – саднящие вьюги… Башни чем выше, тем крепче вертиго – Крутит их, будто камней центрифуги.
Жмёт горизонт мне в плечах, обнаружен Башнями и каланчами седыми. Каждая башня боится быть «лучшей» Самой и самой высокой, и – имя
Ищет своё в лабиринтах подвалов, В коконах библиотек и читален, Чтоб, не дай Боже, тем самым «омфалом» Не оказаться – случайно, летально –
Башней, той самой – чумной, многолицей, Башней, носящей клеймо Вавилона… Каждая башня трепещет, боится Быть Вавилонской, и в том – эталонной.
Каждая башня мечтает о том лишь, Как не нашлось бы на всём белом свете Той – Вавилонской, проклятой (о, кромлех Гаргантюа! Эгеона наследье!)…
Все они – делают вид, что – другие, Все – плоть от плоти, – они беззащитны Перед вертиго и перед стихией! Тщетны мечты их, надежды – постыдны.
29.06
Вертиго (от лат. – «головокружение») — головокружение, иллюзия движения собственного тела в пространстве или окружающих предметов относительно своего тела.
Омфал (др.-греч. – «пуп») — древний культовый объект в Дельфах, считавшийся Пупом Земли. Один из мифов утверждает, что омфал был именно тем камнем, проглоченным Кроносом вместо Зевса.
Кромлех – древнее сооружение, представляющее собой несколько поставленных вертикально в землю обработанных продолговатых камней (менгиров), образующих одну или несколько концентрических окружностей.
Эгеон – имя Бриарея у людей. Чудовище с сотней рук и 50 телами. Сражался с Зевсом. Вергилий изображает его носящим 100 щитов, которыми он обороняется против молний Зевса, и изрыгающим пламя.
***
«СЕРОЕ ВОИНСТВО»
Здесь, на Земле, глубоко, На – самом дне, по традиции – В жертву приносят богов, Сравнивая их с птицами,
И – воскресают они, И – поднимаются, светлые, В ноги упавшие ниц Неба народу оседлому.
Но в небесах, наверху, Неба жильцы – по обычаю – Этих богов стерегут, Зная повадки их птичие…
Лишь вознесутся они, Сразу ведут на заклание Их, то на крест, то в огни, В жертву приносят их, раненых,
И – воскресают опять, Боги, и – оземь, и – вот уже Снова их жаждут распять Люди, кадавров зародыши…
Агнцы – везде и всегда – Боги взлетят… И так далее… Обречена их орда Шляться меж – боли Граалями,
Беженцы всех эстакад, Жертвы всех тех, с кого спрошено – В комнате пьяных зеркал, Космосе съёженном, съёженном.
08.07
***
ОЗОНОВЫЕ БАШНИ
Эти боги – от века – набиты заплатами, При любом столкновеньи с времён катарактами Выпадают осадком.
В атмосферных садах всё источено шахтами, В полоумных ветрах разбредаются атомы, Их всегда – в недостатке.
Шахты-Левиафаны (сетчатка затмения) – Башни вверх головой, наизнанку – в забвение, Бронхи штолен – в припадке…
Небо шахты – затмение солнца бесцветного, Трубка мира, чадящая в стол до победного… Круг звезды – одномерен –
Словно колокол чёрный, весь – искрами чёрными, Светом чёрным исходит и воздух – аккордами, Выпотрошен и скверен.
Под Пизанскими шахтами – круговоротами Помрачений – мир стынет хромыми исходами, Кляпом – в рот атмосфере.
04.07
***
АНТРОПОЛОГИЯ
Глянь, в этих башнях больных, В башнях цинготных озоновых, В сполохах неба неоновых, Будто цыганские сны,
Кружатся, кружатся над Мегалополиса навями, Став кислорода забавами, Первенцы всех буффонад –
Армия лёгких мессий, Тех, что на небо возносятся (перьями – оптом и в розницу) По недосмотру ветров
(не сверх-искусственных сил), Просто от собственной лёгкости… (лёгкость – существенней ловкости, ветреность – хлёстче костров…)
И потому мы хотим Быть – как они, чтоб без зауми Нам – обойти все шлагбаумы, Чтоб всем богам – по пути.
Лестницы в небо – мираж, Есть только – чересполосица И геркулесовых гроз массаж. Небо, входящее в раж…
Каждый здесь ляжет под нож. С неба на нас уже косятся. Все-то мы ходим под космосом. Что, что с него ты возьмёшь?
Каждый судьбою взбешён. А я оставляю кровавую полосу, Такой себе адский крюшон, Стерильный, как мир, впавший в кому от голоса Моего Чистоты.
09.07
***
ВАВИЛОНСКИЕ БЕЗДНЫ (поголовье близнецов)
Те, кто делает шаг над великими безднами, Те, кто строит великие вежи – отвесными, Так безумно похожи – один на другого –
На одно – все – лицо! – и однажды почудится: Все они близнецы!.. Но они – просто трудятся Тут и там, идти прахом и строить готовы.
Словно каждому – первый кирпич уже роздан был (С камнем в бездну – чтоб камнем закладывать остовы), Изнутри строят стены колодезных башен,
Вмуровав и себя в них, безумные зодчие… Это – их назначенье, услада и вотчина, Потому и живут в них, и облик их страшен…
Те, кто строит и башни, и бездны – похожие, Как две капли воды, друг на друга, а может и, Что они – одни люди, одни ведь и те же,
Те же самые, самоубийцы-строители, Те, кто собственных детищ, увы, не увидели, И уже не увидят, как видят их – вежи.
Эти бездны, увы – те же башни вельможные, Их фундамент и плоть, их каркасы острожные, И скрывают они от людей свою косность,
И стоят эти башни, взлелеяны слугами, Заболевшие теми же, в общем, недугами, Что и люди, и бездны, и, в частности – звёздным.
Корни башен – конечно же – бездны аидовы, Словно корни деревьев водою, пропитаны Эти корни водой Пустоты, что – колодцы –
Все они… Из камней все простенки их скроены, И водой не колодезной – мёртвой – напоены, Только ею – любая из башен напьётся… И чем выше великие башни вздымаются, Тем безвольнее, глубже их корни вгрызаются В водоём Пустоты, бесконечный и пресный.
Какова ж она, Мания – Эго! – Величия Пустоты? Каковы её пленниц обличия? Какова же Она, Вавилонская Бездна?
12.08
***
АЗБУКА МОРЗЕ
Мерно трудятся и ткут станки чудные, ткацкие Каменную пряжу башен из подручных средств, В поле всходят в шахматном порядке Башни – инкубаторы, могилы братские Для межклеточных существ, Сейфы без ключей и кладки.
И станков дыханье – тарабарщина, бессмыслица, Но их выдох каждый в воздухе – окислится, Будто крики замурованных – в бездонных каланчах. Люди – существа, которые нигде никак не числятся – В них живут, и с ними рядом жизнь влачат
Совершенства красоты – инкубы и суккубы, Что друг к другу приближаясь, пятятся… В небе красная луна идёт на убыль, Башен Вавилонских корневища-каракатицы Курс меняют и растут в надир, как трубы.
В каждой башне – человек, один, и никогда ему Не увидеть свет соседних маяков, пожарищ Сквозь хтоническую тишину и тьму, Не увидеть зарев ада и небесных звёздных зарев, Он – в своей тюрьме, в своём дому –
Не расслышит криков диких птиц над шахматною пашней, Гула розового моря, алых взрывов и стихийных бедствий, Не услышит криков человека с башни по соседству, И не докричится до него, жильца ближайшей башни…
Даже если, кто-нибудь рассыплет по миру военную сирену, Воющий сигнал тревоги, паник обиталище масонское, По чьему-то умыслу, с чьего-то ведома, Ни один из них, живущих в башнях, не услышит через стены Эту странную морзянку, пульс набата, и поэтому Каждая из этих башен – Вавилонская.
17.08
***
ЧУЖЕСТРАНЦУ
Если, путник, ты шёл сюда от вавилонской блудницы Отдохнуть или скрыться от рыжих коней в этих стенах – Будь готов или с матерью нашей землёю сродниться, Или с пеплом костров. Будь готов.
Это здесь, в наших башнях, которыми, духи, владеем, Демо каждого слова в пробирках мешалось степенно, И коллоид нирваны мерцал при луне – чародеем, Средь тепличных таинственных льдов.
В заземлении ангелов – оранжерея истомы, В бронированном воздухе таинств сгущаются краски И теряют рассудок слова, и бросаются в омут, Где идёт этих слов демонтаж.
А над падалью мыслей кружатся безглавые грифы, Изумрудная капля дождя раскрывается в вязкий Бирюзовый колосс хризантемы, букет от Сизифа, В стратосфере горят города...
Заземлением башен довольны казались все птицы. Заземление наше исчезло, как будто и вовсе Его не было, будто и должен был в ночь раствориться Темноты испарившийся противовес.
И вот здесь, где любой зиккурат выкорчёвывал ветер, Чужестранец, теперь уповать на богов приготовься, И попробуй понять, как нам было спокойней на свете, Каково – с заземлением или же без?
20.07
***
В АРКАНЕ XVI
Города Иерусалим, Рим, Москва, Киев стоят на семи холмах
И календарь сам от себя отстал, и Гринвич скомкан… Аркан Шестнадцать в воздухе разлит гортанным гулом… У рек – нехватка крови, океана ломка От этого, впервые, океан на кровь – почти акула, И Марс – в созвездьи Башни – словно дома, И городов, родившихся под Марсом, опухоль, саркома, Экземы крошево, созвездие горячих вечных точек, Что видно, видно с космоса и днём, и ночью…
Весь этот псевдо-мир, вольноотпущенник – Варавва, Носящий тысячи названий, прозвищ, кличек, Из раза в раз рождавшийся под знаком «Дьявол», И погибающий под знаком Башни – обезличен,
На всех людей – одна судьба, один лишь Зодиак, Одна душа – на двух, на трёх (приходится делиться, Хоть души – ржавчиной покрытые, блудницы, На части рвать их ветошь каждую, их каждый брак)…
И вот, гадалки лихорадочно расклыдавают карты, На руки смотрят хироманты, в зеркала – провидцы, Чтоб распознать, что ждёт меня, тебя, и прочих – миллиарды – В грядущем, но – увы – им не на чем остановиться, И – видят, что в один и тот же день, уже знакомый, У каждого, у каждой – обрывается судьба, и в оный миг Иссякнут жизни линии у всех, кто был людьми, И вторят им волхвы, шаманы, звездочёты, астрономы…
Так, катастрофы выпьют нас, как мы доили время, Пространство, явь и навь, богов и их смешные свиты… Здесь ожерелье башен перевёрнутых, забытых – Растущих барохорами везде, где Марса пало семя –
(Что из того, что им – бытийствовать на Марсе лишь уместно?)… Здесь низвержение – в Аид, фатальность всех календарей, Здесь кодеин тревог, здесь плавятся ключи от всех дверей, Красуется парад мифических планет, подземных и небесных, Здесь эволюция миров, где царствует Аркан Шестнадцать, Вокруг себя мы видим миллионы Данте Алигьери, Растерянных, спустившихся в Аид, чтоб – здесь остаться, На девяти пролётах Башни… Так, в шестнадцать серий
Мы умещаем всю историю людей. Но что за блажь, Что за юродство – строить города (о, все столицы мира!) Под знаком Ареса? Какой фанатик дал ориентиры Дельцов, в оружие переплавляющих и души, и тела?
Когда рождались города, что им мешало появляться Под знаками другими (Фаэтон, Юпитер, Седна, Макемаке…), Что им мешало выбрать своё счастье в Зодиаке, Не брать такую карму на себя, не наниматься Такому покровителю – в рабы, в монахи, в саваофы? Что стоило им не расти на тех – всегда семи – холмах И в небо не тянуться башнями, которые – тюрьма, Где люди были скрещены и катастрофы?
Что ж, получайте днесь, сейчас, кровавый водевиль – Созвездье красных городов, созвездие горячих точек, И мира Дух, который был пречист, а стал – порочен, И мир, который прямо в этот миг сдают в утиль.
06.08
Барохор – растение, семена которого распространяются падением под влиянием силы тяжести. Седна, Макемаке – транснептуновые планеты солнечной системы.
***
ОРАНЖЕРЕЯ САЛЮТОВ
Над погостами судеб пёстро цветут фейерверки В честь безумных, сошедших с ума и бормочущих башен, Под мембраной Всех утопий промозглых, земных, изнуряюще терпких, Но в упор мы на небо глядим, что нам кажется – нашим, Осиянно.
Собираются в стаи сияний полярных пожары И сбиваются в орды пожарища иллюминаций Сигаретных – Будто в зеркале отображая земные угары Перемешанных родин, земель и смешавшихся наций Пустоцветных...
И мы знаем теперь, что не будет салютов бесшумных, Мы теперь каждой башни познали придворное имя, Её знамя... И горят, и горят фейерверки в честь башен безумных, Но они догорят, как один догорят вместе с ними, Вместе с нами...
23.07
***
САМОЕ ВРЕМЯ
Кто выдумал, что мирные пейзажи Не могут быть ареной катастроф?
Михаил Кузмин
И башни все, вся эта эволюция камней Земных (чертог воздушный, пылевая буря, Песочный замок) в самом деле – лишь реторты фурий, И наши души – лишь взрывные волны вырожденных дней...
Здесь Вавилон во всём, не в генах он, а – ген, Почти геном, создателя поделка роковая... Он жив, Мардук, Судья богов, эпох абориген, Гнилое тело Тиамат он заново сшивает...
И он, кочующий из дома в дом, из града в град, Все города, все Ойкумены перерыщет, Он – на охоте, в поисках духовной пищи, Съедобной, т.е., нас... Он словно – праздничный парад – Идёт, шагает по земле (по трупу Тиамат) – С особым трепетом к растущим на семи холмах Селеньям (Иерусалим и Рим, Москва и Киев...), Прильнув, согласно их таблицам судеб... Избеги их! – Все города семи холмов – его обитель, дом... И раз не в прошлом, не сейчас, то – в будущем, потом... Он там царил, он будет там царить – в грядущем,
И время самое считать холмы и кряжи Всех мёртвых городов и всех растущих, Ведь семь холмов – семь вавилонских башен, Осунувшихся и разрушенных когда-то И погребённых под золою, грязью, пеплом... Ты не оглядывайся, этого не надо...
И пусть остолбенела ты, оглохла и ослепла – Столпы-то соляные – тоже башни, это так. Седьмое небо сплющено до плоскости листа, И это верный знак – Мардук поблизости, он прибыл, И время самое всем говорить «спасибо», Раскланиваться и бежать отсюда восвояси, Куда глаза глядят, куда уносят ноги, Всех башен падающих – мимо, без дороги, По пеплу, по золе, по грязи...
29.07.2009
|