Желтоватая кожа, синеватые жилы, ладони
положил промеж бёдер, прильнул и ласкался у шеи.
Горсти капль полыхнули под распятым Христом на иконе.
Кони жарче взбрыкнули, уносясь от привязной петели.
У красавицы губы лепетали неясно о счастье.
Ветр ударил в трубу, во саду встрепыхнулась ворона,
каркнув в чёрную избу, в синеватом мерцании страсти,
промелькнула лишь тень в балахоне, в ужимном поклоне.
Свечи будто задуло, и ночь разом сделалась сажей,
у красавицы грудь трепетала прихваченной птицей.
Никого здесь не звали, никто им не пел «Отче наше»,
алое пламя зари подымалось холодной десницей.
Тонкий яд пробегал, растекался толчками по венам.
Росы пали в постель на игрищ неземных покрывало.
Тихо скрипнула дверь, осторожно в ей вышла измена,
и, схватив жеребца, по холодным полям поскакала.
В острых елях за ней мчался следом улыбчивый ветер,
борода у него развивалась пургою колючей,
жёлтой кожи никто в темноте и любви не заметил,
лишь поутру весна оставалась на вдавленных крючьях.
В чёрном чреве болот в эту избу приходит проведать,
как красавица дышит, старичок, синеватые жилы.
Страстные муки несчастной для него, как над Богом победа,
если души обет тому Богу давно отслужили.
Всё темнее, всё глубже борозда – жалка тонкая шея,
уж красавица больше молчит, не скорбит, не рыдает.
Жжёт любовь старика, молодецкой любви отражение,
и в лобзаниях с укусами в тело легко проникает.
А на завтра в могилу улягутся, рядом, по счёту,
в воскресение вербное – девушка, в пасху - мучитель,
уступив своё ложе худому облезлому чёрту,
в той избушке он видно давно - и певец, и учитель.
26 сентября 2009 г.
С-Петербург
|
