ОБЩЕЛИТ.РУ СТИХИ
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение.
Поиск    автора |   текст
Авторы Все стихи Отзывы на стихи ЛитФорум Аудиокниги Конкурсы поэзии Моя страница Помощь О сайте поэзии
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль
Литературные анонсы:
Реклама на сайте поэзии:

Регистрация на сайте

Александр Блок

Автор:
Жанр:
«Из тьмы веков…»

Из тьмы веков, стоящих за спиною,
окутанный в мистический туман,
выходит Блок, чтоб рядом встать со мною,
постигнув боль моих душевных ран.

Строг, молчалив, как был ещё при жизни,
задумчив, замкнут, в том же сюртуке.
Что хочет он найти в своей отчизне,
что видит там — в забытом далеке?

Он знал, что годы вихрем отбушуют
и станет мир весь из машин и войн.
Душа опять проводит дни впустую,
как принято в России испокон.

Он чувствовал, какие дни настанут:
«Земные силы оскудеют вдруг...»
И мглой свинцовой небосвод затянут,
и выпал меч из ослабевших рук.

Молчит как встарь загадочно и странно,
а я не вижу, что скрывает мрак.
Так что же ждёт нас в синеве туманной,
какой незримо ты подашь мне знак?

Тут он сказал негромко, что: «...мгновенья
пройдут и канут в тёмные века,
и мы увидим новые виденья,
но будет с нами старая тоска».

2009

«Задумался и вспомнил вдруг…»

Задумался и вспомнил вдруг о Блоке,
певце давно уже угасших лиц.
Прошли с тех пор года, века и сроки,
чернила стёрлись с выцветших страниц.

В какую даль неслись его мечтанья,
пред чем склонялся этот ясный ум?
Он смог познать бездонность всю страданья
в тюрьме своих бессонных чувств и дум.

Он знал и верил – что-то здесь случится,
страну постигнет дикий ураган.
Недаром же над северной столицей
край неба был тревожен и багрян.

Но даже он в дыму и круговерти
не осознал чудовищный циклон.
Ведь никогда подобной пляски смерти
не видел мир. Пришёл Армагеддон.

2016

Зачем сегодня читать Александра Блока?

Я никогда не видел Блока. Случайные рассказы о нем слились с образом смутным, но неотступным, созданным моей мечтой. Этот портрет, видение наивной девочки, которая над книгой думает, какие были у героя глаза, карие или голубые. Быть может, А. А. Блок совсем не похож на моего Блока. Но разве можно доказать, кто подлинный из двух? Я даже боялся бы увидеть того, кто живёт в Петербурге, ибо роль девочки, познающей житейскую правду, — скверная роль. Я вижу Блока не одержимым отроком, отравленным прикосновением неуловимых рук, который на улице оглядывается назад, вздрагивает при скрипе двери и долго глядит на конверт с незнакомым почерком, не в силах вскрыть таинственного письма. Я не различаю дней «Снежной маски», туманов и вуали, приподнятой уже, не «прекрасной», но дамы Елагина острова, и жалящей тоски. Предо мной встаёт Блок в его «Ночные часы». Пустой дом, хозяин крепко замкнулся, крепко запер двери, чтобы больше не слышать суетных шагов. Большие слепые окна тупо глядят на белую ночь, на молочную, стеклянную реку. Блок один. Блок молчит. На спокойном, холодном лице — большие глаза, в которых ни ожидания, ни тоски, но только последняя усталость. Город спит. Зачем он бодрствует? Зачем внимает ровному дыханию полуночного мира? Не на страже, не плакальщица над гробом. Человек в пустыне, который не в силах поднять веки (а у Блока должны быть очень тяжёлые веки) и который устал считать сыплющиеся между пальцами дни и года, мелкие остывшие песчинки,

По великому недоразумению, Блока считают поэтом религиозным. За твёрдую землю, на которой можно дом уютный построить, принимают лёгкий покров юношеского сна, наброшенный на черную бездну небытия. Ужас «ничто» Блок познал сполна, «ничто», даже без хвоста датской собаки. Но какие-то чудесные лучи исходят из его пустующих нежилых глаз. Руки обладают таинственной силой прикасаясь, раня, убивая -— ласкать. Стихи не итог с нолями, не протокол вскрытия могилы, в которой нашли невоскресшего бога, но песни сладостные и грустные, с жестоким «нет», звучащим более примиряюще, чем тысячи «да».

Сколько у него нежности, сколько презираемой в ноши дни, благословенной жалости.

Величайшим явлением в российской словесности пребудет поэма Блока «Двенадцать». Не потому, что она преображает революцию, и не потому, что она лучше других его стихов. Нет, останется жест самоубийцы, благословляющий страшных безлюбых людей, жест отчаяния и жажды веры во что бы то ни стало. Легко было одним проклясть, другим благословить. Но как прекрасен этот мудрый римлянин, спустившийся в убогие катакомбы для того, чтобы гимнами Митры или Диониса прославить сурового, чужого, почти презренного Бога. Нет, это не гимн победителям, как наивно решили «скифы», не «кредо» славянофила, согласно Булгакову, не обличенья революции (переставить всё наоборот, — узнаете Волошина). Это не доводы, не идеи, не молитвы, но исполненный предельный нежности вопль последнего поэта, в осеннюю ночь бросившегося под тяжелые копыта разведчиков иного века, быть может, иной планеты.

Хорошо, что Блок пишет плохие статьи и не умеет вести интеллигентных бесед. Великому поэту надлежит быть косноязычным. Аароны — это потом, это честные популяризаторы, строчащие комментарии к «Двенадцати» в двенадцати толстых журналах. Блок не умеет писать рецензий, ибо его рука привыкла рассекать огнемечущий камень скрижалей.

Легко объяснить достоинства красочного образа Державина или блистающего афоризма Тютчева. Но расскажите, почему вас не перестанут волновать простые, почти убогие строки: «Я помню чудное мгновенье», или «Мои хладеющие руки тебя пытались удержать».

Когда читаешь стихи Блока, порой дивишься: это или очень хорошо, или ничто. Простым сочетанием простых слов ворожит он, истинный маг, которому не нужно ни арабских выкладок, ни пышных мантий, ни сонных трав.

У нас есть прекрасные поэты, и гордиться можем мы многими именами. На пышный бал мы пойдём с Бальмонтом, на учёный диспут — с Вячеславом Ивановым, на ведьмовский шабаш — с Сологубом. С Блоком мы никуда не пойдём, мы оставим его у себя дома, маленьким образком повесим над изголовьем. Ибо мы им не гордимся, не ценим его, но любим его стихи, читаем не при всех, а вечером, прикрыв двери, как письма возлюбленной; имя его произносим сладким шёпотом. Пушкин был первой любовью России, после него она много любила, но Блока она познала в страшные роковые дни, в великой огневице, когда любить не могла, познала и полюбила.

Эренбург Илья

* * *

Для современников Блок был воплощением «настоящего поэта». Время требовало новых эстетических установок, нового поэтического языка. В творчестве Блока сошлось всё это, а ещё выразительная внешность и некоторая закрытость в общении с коллегами придавали его образу загадочности и странности. Считается, что Блок очень много писал (в его записных книжках есть запись о том, что он за один день написал шесть стихотворений), поэтому у него можно встретить множество самоповторов и проходных стихов. Но его творчество всегда было приближено к его жизни — насколько это возможно. В ней, как и в стихах, были и своя Прекрасная дама, и своя Незнакомка, и своя Кармен, и своя Россия, и такие вспышки творческой активности можно считать лирическим дневником. Что касается «проходных стихов», Маяковский, который очень ревностно относился к творчеству коллег, признавался, что у Блока есть такие хорошие стихи, каких Маяковскому никогда не написать.

Чем может быть интересен Блок в XXI веке? Художественной достоверностью, парадоксальными противоречиями, трагедией лирического героя. Блоковские стихи интересно читать через сто лет после написания. Это признак большой поэзии — читать стихи поэта, жившего в другую историческую эпоху, в совершенно иных окружающих обстоятельствах и чувствовать: это про меня, это про нас.

Александр Переверзин

* * *

Современен ли Блок — совершенно непонятно. Актуален ли закат? Туман на полях? Необходим ли нам сегодня запах асфальта после дождя? Нет, разумеется. В дни, когда беспилотные творения Маска бороздят просторы Калифорнии, в дни человека дудя и тягостных раздумий, зачем нам Блок. Более того, мне кажется, что он и современникам не был особо нужен. Блок, мне кажется, просто создавал напряжение поэтического поля, в котором многие светились — как лампочки возле катушек Теслы. Загадочный сфинкс со ртутным блеском в глазах, вот кто такой Блок. Его фотографии гипнотизируют, как движения удава — он невыразим, прекрасен и абсолютно чужд. У них, впрочем, у всех этих поэтов и поэток тех лет такой заострённый ожиданием снимка взгляд, выбеленная коллоидной взвесью серебра кожа — и век Серебряный, и сами они выхвачены у времени, спрятаны в серебряный карман фотографа. Но Блок среди них удивителен. Не Дамой своей и Вечной женственностью, ни сложными отношениями с женщинами (у кого их не было в, том числе и у самих поэток?), ни воплощённым в слове усилием символизма (хотя это оксюморон, где символизм и где усилие? Явления это несовместные, поэзия символиста должна литься, как вода в горло, как песня из — свободна и чиста, вот Бальмонт в этом смысле чистое дитя символизма, радостно блуждающее в зеркальных лабиринтах своих ассонансов, «слова любви всегда бессвязны, они дрожат, они алмазны» и все такое). Блок не такой. Он шёл с символистами, он был их знаменем, но он был всей их поэзией. За одни строки

«Замер, кажется, в зените
Грустный голос, долгий звук
Бесконечно тянет нити
Торжествующий паук»

я бы отдал всего Брюсова. И дело вовсе не в скифах, которых ведёт за собой Христос с бубновым тузом на спине, и не в ингаляции духами и туманами, и даже не в круговороте ночи, фонаря и аптеки в природе. Это хиты, вершинные точки, маячки, выставленные школьной программой — вот он, Блок, препарирован и выложен в параграфе для лучшего усвоения. Посмотрите, как увеличена пушкинская железа, обратите внимание на соединительную ткань символизма, а вот, смотрите, аненноиды, бодлерова кость, соловьеф из и отросток слепого фета. Все ясно, дети? Но Блока здесь нет. Блок там, где движется нестройная противоречивая громада уличной музыки, ухваченная его слухом там, где рассыпается деревенский говорок и летает частушка, где сплетаются песня и романс — Блок был апостолом звука, прежде всего, и труба его трубила на таких частотах, до каких мало кто добирался. Он слышал звук, он видел своими серебряными глазами отсвет нездешнего света — о чем без утайки и говорил.

«Как мимолётна тень осенних ранних дней,
Как хочется сдержать их раннюю тревогу,
И этот жёлтый лист, упавший на дорогу,
И этот чистый день, исполненный теней»

И, если уж начистоту, то кто-то, а Блок совершенно точен и не расфокусирован — он знает, о чем пишет, и это лишь беда языка как слишком грубого инструмента — невозможно совковой лопатой создавать ювелирные изделия. Блок, как и все прочие великие поэты, совершенно несовременен — он вне времени, он там же, куда попал строкой Баратынский «Мгновенье мне принадлежит, Как я принадлежу мгновенью!», только гораздо в больше степени. Если и возможно бессмертие, то такое:

«Свирель запела на мосту,
И яблони в цвету.
И ангел поднял в высоту
Звезду зелёную одну,
И стало дивно на мосту
Смотреть в такую глубину,
В такую высоту.
Свирель поёт: взошла звезда,
Пастух, гони стада...
И под мостом поёт вода:

Смотри, какие быстрины,
Оставь заботы навсегда,
Такой прозрачной глубины
Не видел никогда...
Такой глубокой тишины
Не слышал никогда...
Смотри, какие быстрины,
Когда ты видел эти сны?..»

Алексей Олейников

* * *

Александр Блок в наши дни. Когда: «все пишут стихи», «поэзия никому не нужна, кроме пишущих», «поэзия умерла, после Бродского ничего не напишешь», и тому подобное.
Ну, ясно, что «Пушкин — это наше все». «Великая четвёрка» всегда с нами, о них много написано, и ещё будет написано. Далее — шестидесятники, андеграунд и т.п. Блок и Ходасевич светятся как бы где-то в стороне, несколько загадочные фигуры. Особенно Блок. Уж столько сказано: и «кафешантанный», и наивный: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте революцию». «Поёт ручей, цветёт миндаль, — И над открытым саркофагом — Могильный ангел смотрит в даль». На популярную в символизме тему миндаля ответил О.М.: «Вчерашней глупостью украшенный миндаль». Несмотря на «наивность» Блока никто с таким страшным пророчеством не предсказал ближнее, ещё более страшное, будущее, «Девочка пела в церковном хоре». И в этих вещах Блок отвечает великому условию Мандельштама «и до самой кости ранено все ущелье криком сокола». И рана эта не зажила и никогда не заживёт. Позже это сверхъестественное провидение проявилось у Мандельштама: «Опять войны разноголосица», «Нет не мигрень...». Если есть что-то прекрасное в символизме — это Блок. Но, с другой стороны, великий художник настолько перерастает течение, в которое его поместили, что это уже перестаёт иметь какое-либо значение. Символизм, футуризм, имажинизм, даже акмеизм, позже постмодернизм, остаются позади в статьях исследователей, а живыми, одинокими остаются великие, с которыми эти течения объединяли.
Задан вопрос: актуален ли Блок в наше время? Представьте наше жилье. Вот портреты Пушкина, Толстого, Достоевского, в столе зажигалка из гильзы, с фронта, на столе воспоминания о поэтах узниках, то есть все атрибуты нашей совести. Но на полке, в стороне, стоит давно не тронутый Данте и на окне горит, горит и никак не погасает небольшая камергерская свеча. Это и есть Александр Блок — неопалимая купина русской поэзии.

Андрей Грицман




Читатели (269) Добавить отзыв
Довольно поэтично и со смыслом!
02/10/2009 13:39
Спасибо и за это...
10/10/2009 09:07
<< < 1 > >>
 
Современная литература - стихи