(цикл стихотворений)
***
КРАСНАЯ КНИГА. 1
Медленный зверь возвращается в ад, Поенный пеплом, корнями и снегом. Что ему нынче конвой или нега, Ведом ему только вектор «назад».
Медленный зверь возвращается в круг, Сломленный сонмом чужих приключений, Сквозь можжевеловый саван мигрени, Сквозь мимикрию к ней прежних подруг.
Каждый и каждая зверя – оставь. Сам – мимикрия огня и дыханий, С нимбом из чьих-то сухих подсознаний, Медленный зверь возвращается в явь.
Мимо миров, безразличных к сынам, Согнанных в тучу движеньем обмана, Брошенный будущим и постоянным, Медленный зверь возвращается к нам.
11.09
***
КРАСНАЯ КНИГА. 2
Меченый зверь всех распятых мрачней: Рыжие кони и бледные кони, Адские твари – на каждой иконе, Но за спиною того, кто на ней.
Средь задохнувшихся солнц-недотрог Меченый зверь облетает, как роза, И осыпается выжженной прозой, Будто бы сказочный единорог.
Всё ему – меридиан, параллель, Одновременно – экватор и полюс, То ли над бездной ползти, то ли в поле, То ли октябрь встречать, то ль апрель…
Меченый зверь компостирует дни, Но – одиноки и утлы дороги Их, ибо все они – единороги, Хоть и зовутся конями они.
13.09
***
… в коктебеле
В нашем доме, где море нас без толку ищет, Где друг в друга влюбляются ветхие вещи, Размножаются все вещества и предметы – Слишком лёгкое солнце горит пепелищем, И над ним, и под ним – волны блещут и плещут, И лучи покрываются красного цвета
То ль мурашками, то ли веснушками, или Негативом воздушным окажется память… Где нас не было тысячу лет или больше, Где мы не были вовсе, а может, не жили Никогда – в этом доме всё создано нами, И пока мы отсутствовать в доме продолжим,
Это синее, многоугольное море Нас продолжит искать, натыкаясь на стулья, И до белых листов зачитает все книги, И в надежде, что мы не отринем историй Человечьих, не бросим планетного улья, Будут верить, что все невесомые блики
Старомодного солнца – навечно, навечно, Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое, И поселимся здесь, средь почивших прибоев, Исхудавших лучей и вещей скоротечных, Где нас любит, увы, только лишь неживое, И поэтому только – мертвы мы с тобою.
11.09
***
РОБЕТЬ
Нам разным мирам и богам бить поклоны, Нам с небом под разные петь камертоны, Нам с миром под разные белые шумы Уступчиво глохнуть и слепнуть, увы.
Где спёкшийся вакуум сердцем зовётся, Где выжженный разум напалмом прольётся, Где вечность из джунглей ползёт в Каракумы, Где шепчутся статуи с нами на «Вы»
И только распятия живы, я таю, Я, кажется, в новые боли врастаю, В ножи под ключицей и гвозди в ладонях, И, будто твою, кровь теряю свою.
Пустыни в зыбучих веках утонули, Песочных часов опустевшие улья... И может, моя – твою руку не тронет Уже, в этом веке и в этом краю.
И я междометий твоих недостоин, И ты недостойна моих сухостоев, Но вдруг оказалось, что я что-то стою, Мне снова с руки замирать и робеть.
И загнанный в это пространство пустое Песочных часов, я выбит из строя, Но если никто никого не достоин, Зачем я могу прикоснуться к тебе?
24.09
***
ПИСЬМО В БУТЫЛКЕ
Там, где жгут корабли... Д. Арбенина
Ведь рока три сошлись в одно, ведь на кону – Три жизни, три судьбы, и лишь двоим – остаться В живых. И то, чтоб – лучше приготовиться ко сну. И то, чтоб – обретаться.
И будет тот прощён, кто спит, и тот убит, кто храбр.
А ведь ковчег – тот самый тонущий корабль, С которого уходят крысы, капитаны... (И что в нём делают летающие рыбы и киты?) Пока мы здесь ещё, пока нам гнёт воды Костей не ломит, и на своём стоят меридианы, Давай переходить на «ты».
Покуда на своём стоят теченья мирозданья.
В ковчеге уже царствуют пираты и пираньи. Пока вода не голодна, не торопись, Мне всё равно, в конце пути, плестись, Ползти лишь за тобой одной, и в этом суть – Моя юдоль, один удел, одно страданье, Единственно возможный путь.
03.10
***
МОЙ СОЛДАТ
Мой боец, мой солдат, я теряю тебя, Будто армию, будто победу над злом. Если ангелы спят, когда демоны спят, Я тобой прикрываю себя, как крылом.
Я тобой прикрывался, ты этим – жила, Это был твой суровый солдатский паёк. Моя армия больше не стоит крыла, О ней грустные песни сирена поёт.
Твоего офицера знобит, мой солдат, И победа над злом далека, за рекой. Я поднялся на борт, и – уносит вода Твоего офицера домой, на покой.
03.10
***
ЗЕМЛЯ ОСТАНЕТСЯ НА МЕСТЕ
Я долго жду, когда земля уедет из-под ног, И, горизонта не примяв, уйдёт под ноги даль. Так дымчат воздух, что в нелётную влетая ночь, Сиреневые бабочки звенят, как тот хрусталь,
И мимо глаз моих седой уносятся рекой, И кружится, и вертится, как мельница, Земля, И воздух весь обмяк, что от себя ему – легко, И в барокамере такой левкои запах длят,
Но ничего вокруг, что сбить бы с ног меня могло, И никого вокруг, кто мог бы – пусть качнётся ширь – Схватить меня за руку и спасти, и – поделом. Я слишком многого хочу: твоей руки – в глуши
Незримой и текучей, где приплюснут зев небес… Ты ничего не можешь дать мне – даже руку – здесь. И, собственно, чего я жду? Спит сада арабеск, Сгорела спичка памяти, и – в вёрткой высоте
Все птицы улетают врассыпную, дёгтем в мёд Небес извилистых, кривых, дырявых, как туман, И, может быть, оттуда кто-то за руку возьмёт, И я взлечу, ну а Земля – останется сама…
06.10
***
ИНТЕРРАШЕНАЛ
Все люди, расстающиеся в церкви, Все, у кого, как только «свет погас И их – не стало», – это просто верфи, Искусственные берега…
И если искры с пальцев – каждый вечер, И каждый день инферно сверлит мозг, И дрессирует голову и плечи, Их друг на друга, как бельмо
На белое пятно, стравив, науськав, И атомная бомба в голове Уже срывает город с тверди русской, Сиди, смотри на этот Век.
Здесь – неподвижность всех лавин и рук, Букетом красным – все цветы-слова… Так стынет на октябрьском ветру Взорвавшаяся голова.
03.10
***
СЧАСТЛИВОМУ ПАЛАЧУ
Нам на одной планете жить, И оттого – преступно страшно Топиться в боли стоэтажной И в одноклеточной глуши,
И страшно знать, как мир – знобит, Что в каждой, каждой в мире книге Напишут, чьи на мне вериги, Когда и кем я был убит,
И страшно знать, что мой палач, Хотя её узнает каждый, Умрёт счастливо и вальяжно, В годах, моих не помня глаз.
09.10
***
КАМЕРА ОБСКУРА
О, этот воздух – всеобъемлющ, словно Каин, И каждый раз, когда к бездонной красоте, К диковинной и самой редкой из гостей, Хочу дотронуться, узнать, она – какая, И руку к ней тяну, мне руку – отсекают.
И я не понимаю, я – не понимаю, Кто это делает, к чему, за что – опять! – И – воздух взорванный в руке опять сжимаю, И – сыпется весь мир, и время – мчится вспять, К весне, не важно – к марту ли, к апрелю, к маю…
А красота – эндемик в мире браконьеров – Ныряет – тут же! – в омуты, как в отчий дом, В свои сусальные чахоточные сферы, И на неё глядит уже с открытым ртом, Весь – онемевший, как на шлюху, на гетеру,
Как на юродивую, тот, кто жил лишь – ею, Кто жил лишь верой, что когда-нибудь потом, Вновь узрит он – Её, святую ворожею, Шаманку снов и явей, и – огнём ведом – Её коснётся он, и – не дадут по шее…
И я – не понимаю, что в таком убогом Миру ещё теперь я должен сделать, чтоб Снискать приязнь у палачей моих, у Бога, И право заслужить – когда-нибудь потом! – К прозрачной красоте дотронуться, потрогать,
И если через много – в спячке проведённых Порожних лет наступит новая весна… – Чтоб руки не рубили мне, когда дотронусь Я к нежной гостье, к ней, божественной, бездонной, Которую я видел, но – не смог познать.
15.10
***
ТВОИ ВОДОЛАЗЫ
Твоим я был всегда, твоим я вечно буду… - Пусть это – безрассудный ветреный туман, Неведомо куда, неведомо откуда Портал – то в лес осенний, то – в провал ума,
И я, застрявший в Абсолюте, как в портале, Почти незрим и мёртв для тех, кого любил, Пусть двери все открыты, но – закрыты дали, Здесь был безумный ключник – морок, снов гамбит,
Никто не виноват, что лёгок саван Бога, Что, амнезией болен, вымер Абсолют, Что Совершенство – беспощадно и жестоко, А в монохромном небе чёрно-бел салют,
И я, созвездья Ворона марионетка, Почти что невесом для тех, кого я знал… Лолиты тянутся к Лилит, Лилит – к нимфеткам, И небо пахнет ядом, и петлёй – весна,
Цивилизации друг другу глазки строят, Народы строят глазки тифу и чуме, Иудам и мессиям, шлюхам и героям… - Я твой навек… Пусть – у Харона на корме, -
Ручной, как вещь, изнеженный анестезией – Меня туман на этот раз сюда прислал! Везёт меня Харон, мой призрачный мессия, По формалину Леты – в печь, в ядро тепла.
Со дна оцепенелой Леты – Водолазы Твоих глубин, твои подводные стрелки – Все – целятся в меня, и я в мишень повязан, Как в паутину над поверхностью реки.
И если б не Харон, не плоть его триремы, Меня б не пожалели эти визави, Тотчас меня уничтожая, как систему Координат, как ноль, из красной книги – вид.
Дамоклов меч над ахиллесовой пятою Судьбы – пускай висит, пусть дышат под водой Сороконожки пульсов, все твои конвои, Твои стрелки, я буду нем – с твоей ордой.
Я буду ждать тебя – всегда, я твой – навеки! – Как – человек, как – труп, погибнув и – восстав, Пусть – в радости, пусть – в горе, в – летаргии, в – неге, Пусть даже – памятник, пусть даже – кенотаф.
30.01
***
БАДЕН-БАДЕН
Это было в Швейцарии, в первый год его лечения, даже в первые месяцы. Тогда он еще был совсем как идиот, даже говорить не умел хорошо, понимать иногда не мог, чего от него требуют.
Ф.М. Достоевский, «Идиот»
Жди, Баден-Баден, нас каждый вечер, с самого ада, где всегда «нечет».
Ты – наши ясли, Оле-Лукойе… Адское пойло, в коем погрязли
мы по старинке, иноки-инки – наши Любови нас приготовят…
В невод безумья, в лёгкое эха нас, как игумен, выбрось – для смеха.
Каждое утро вообразим мы, что – живём мудро, что – на Руси мы,
И до полудня мы притворимся: всё это – будни, ими – гордимся…
Жди, Баден-Баден, нас – каждый вечер. Этим закатом кончится Вечность.
10.10
***
Т.С.М.В.
В последнем этом тупике, где можно жить, Где два давно чужих друг другу человека Играют в шахматы под небом, что – дрожит, Под атомным, не тающим, упругим снегом, Сужаются глаза и тлеет ось души,
Горит свеча и стынет выдохшийся шум Всех оцифрованных селений, энтропию Сполна вкусивших, это – я с тобой сижу, И к пату нас приводят партии – любые.
Я знаю, ты должна исчезнуть навсегда. Физически. Как тело, вид – из Красной книги. Но – в пламени свечи созрели холода, И за углом я слышу только мёртволиких,
Ведь за углом, где так молчат о Пустоте Предметы, в слякоти и в Нави по колено, Поверь мне – есть уже пустоты всех мастей, И больше – тепловая смерть моей Вселенной Уже, шальная, рыщет, бродит где-то Здесь.
25.01
***
ТАМ, ГДЕ СПИТ ЗОЛОТОЙ ВЕК
Так зачем ты мне пишешь спустя столько лун? – Ведь топорщится память моя (болезнь века!). Или думаешь, вспомнится мне, что был юн И похож на великого был человека?
По тебе плачет высшая мера тоски, О, моя Королева, моя Королева!.. И магнитные цепи безумий – близки, И кустарная явь эта – справа и слева.
Пазлы улиц, танцуя, обманут меня, И письмо – будто выкидыш – это больное, Как тебя, потеряю (так – Землю: хранят, Так – ковчег уберёг всех, кто не был в нём с Ноем!..)
Но в расшатанном гетто моём, в суете Божьих слёз, за хрустальными мхами презренья, К праху – прах! Я и сам в этот прах весь одет, Я и сам – из него, и душа, и смиренье!..
Так зачем ты мне пишешь спустя сколько лун? – Этот век, по ту сторону от Золотого, Пусть – уносится в нашу блаженную глубь, Где не делятся на два миры и основы,
Пусть – останется белой далёкой звездой В мавзолее своём, всеми нами отринут, Отдыхая от нас там, где спал Золотой, Там, где ночью не плещется ужас звериный.
Мы не стоим того, чтобы помнить о нём, Он теперь – не ручной, да и не был им раньше, Он увидит меня – лишь своим смертным сном, И узнает в тебе лишь – последнюю Баньши…
Так зачем ты тревожишь меня? Каково, Мне вынашивать ненависть – тьму метастазов, Столько злобы (в ожогах вся кожа – Его!), Сколько нет у всего человечества разом,
Каково мне носить эту злобу – к тебе, О, моя Королева, и жить ещё тем лишь, Что любви во мне – больше, чем этих цепей, Чем любви у всего человечества… Внемли! –
И уже не пиши, никуда, никуда! – Я теряю все письма, как люди – рассудок, Как теряют людей времена, города, Как находит нас мёртвыми позднее чудо.
15.11
***
в вавилоне...
Мы уходим со сцены, как стылые мифы, И сжигаем свои города, как трипольцы… Ты – ищи в незабудках забвенье, не меньше, В корабелах – заблудшую душу Сизифа, И циклоном лети – в обручальные кольца, И таись – в биомассе свихнувшихся женщин!
Дом стоит, как стоял и – трепещут его льды… Нам ещё предстоит мерить кожи младенцев, Будет время почувствовать Гердой и Каем, И – Адамом, и – Евой, Тристаном, Изольдой… Этот мир слишком ветренен для поселенцев, Вавилон сингулярен и не-иссякаем,
Но когда-то – когда-то! – в преддверьи амнистий Всех несбыточных грёз и свиданий искомых, Мы уляжемся, будто бы бури столетья, Мы уляжемся – точно кленовые листья – На паркете забытого нашего дома, Под забытой тахтой – в паутинные сети,
И когда-нибудь, нас обнаружив случайно, Нас достанет на свет из усидчивой комы, Из ноябрьской доисторической пыли, Этот ветер осенний, продрогший, печальный, Из сетей этих выметет – в мир незнакомый, И поймёт, что мы – были, Мы – были, мы – Были…
25.01
***
И поймём мы с тобою, что – были, что – Были… Но кустарный наш мир, сингулярное гетто, Вновь висит на распятии, тленом окуклен, Бесконечна беда, словно трапы в могиле, И внутри этой куколки – нами отпетой Изнутри – всё, что есть, вырождается в рухлядь.
И мы выпорхнем – рухлядью – вниз! – будто камни, И поймём, что нам есть куда падать, и падать, И – в свободном паденьи – забудемся снова, По теченью плывя там, где шепчет река мне, И пульсирует вакуум, как канонада, В герметичной могиле пустого алькова…
28.01
***
КРАСНАЯ КНИГА. 3
Загнанный зверь слепотой осаждён, Держит в котомке – гербарий агоний, И – уступает безликой погоне Место под Вегой, всем Млечным Путём.
Сонмом пустот облицован вокзал Судеб, куда не свернёшь – задремотье. Всем – и душой, и рассудком, и плотью – Загнанный зверь попадает впросак.
Кто его знает, зачем он таков – То ли по-своему жизнь прожигает, То ли всеядные яды ласкают Мойр по ту сторону мёртвых веков.
Хоть и не теплятся в жухлой траве В кладезях пепла, в нордических трюмах Тихие, тихие белые шумы, Всё ещё слышит их загнанный зверь.
12.11
***
КРАСНАЯ КНИГА. 4
Раненый зверь – суть – обратный отсчёт. Язвами взят он в кольцо и помечен. Он истекает туманом картечи, Воском и ртутью, и – кровью ещё.
Пусть Млечный Путь смотрит зверю в глаза! Веге во ртутную лужу пора лечь. Всё, что осталось от мира – паралич Огненных нот в саблезубых лесах.
Раненый зверь знал свой собственный срок. И оберег, и тотем его – нежность. Но среди тех, кто плетёт безутешность, Он ничего для тебя не сберёг.
Словно обрыв, на котором не спят, Словно успенье, которым не дышат, Раненый зверь – и всё ниже, и выше. Он – и себя не сберёг для тебя.
12.11 _____
2009-2010
|