Расскажу я вам ребята Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни седые, Не могу забыть о ней.
Та любовь была похлеще Обнималок и страстей, Как в дыму пожара воздух, Как вода безводных дней.
Пусть не сердятся подруги, Я давно уж не жених, Только здесь рассказ ведётся, Извиняюсь, не о них.
Нынче в праздники и в будни Есть что выставить на стол. Словно скатерть-самобранку Покрывает разносол.
Были времена другие, Правда, в дальней стороне. Кровь и смерть, тоска страданья. Речь, конечно, о войне.
Не ходил я там в атаку И врагов не подрывал Потому, что в годы эти Был ещё я слишком мал.
Было мне тогда немного, Года три, а может пять. Не на фронт моя дорога, А под стол пешком шагать.
И не мог по той причине Обиходить сам себя. В доме не было мужчины. Нету спасу от бабья.
Всё для фронта, для победы! А в тылу большой войны Только бабы, только бабы. В этом нету их вины.
Баба в поле, на заводе, Ёлку валит и в пыли Тащит шпалы, тащит рельсы, Забивает костыли.
А кругом одна разруха, Мрак с зари и до зари. И конечно голод, голод, Голод, чёрт его дери!
Ни одной паршивой крошки, Лишь ревень да лебеда, Да очистки от картошки От больничного котла.
В той больнице поселковой Дни и ночи напролёт Обихаживала мама Измочаленный народ.
Мать была в авторитете. Доктор, что ни говори. Фронт её был в лазарете От зари и до зари.
Двадцать тысяч баб и деток. Двадцать тыщ сирот и вдов. Двадцать тысяч рахитичных И поносных животов.
Тётя Маша - санитарка Вдруг заскочит невзначай Поглядеть, как я справляюсь, И нальёт морковный чай. Иногда, придвинув кружку, Поласкав по голове, Сунет в руки мне горбушку Хлеба чёрного в махре.
Та черняшка тыловая Из солдатского пайка, Ей подарок от сержанта Из конвойного полка.
Что за радость та черняшка - Праздник вкуса и еды! И, конечно, передышка От желудочной беды.
А какой у ней был запах! А какой у ней был дух! Можно нюхать, можно плакать, Можно поделить на двух.
Врать не буду, не приучен. Не делился я едой, Потому что был измучен, И делился сам с собой.
И остаток той горбушки Заберёшь с собой в кровать, Чтобы ночью под подушкой Что-то тихо пожевать.
Пожевать неторопливо, С расстановкой и любя, Растянуть подольше счастье И порадовать себя.
С той поры я в хлеб влюблённый. С той поры я брежу им. Никакой продукт кручёный С вкусом хлеба несравним.
Уже позже, с пацанами Предрассветною порой Пробирались мы к пекарне Нюхать хлеб у кладовой.
Как он пах! Такая матерь! Как дразнил! Как искушал! Никогда подобной муки Я по жизни не вкушал.
Никогда не позабуду! Никогда не откажусь! Никогда до самой смерти С хлебом я не разлюблюсь!
И понятно, что в субботу За еврейским за столом Хлеб делить - моя работа, Не отстану нипочём.
Как положено, я руки Оболью сырой водой, И Браху неторопливо Прочитаю над собой.
Возложу на хлеб я руки. И опять звучит Браха. Не понять сердечной муки, Если сыты потроха.
Отломлю кусочек хлеба И понюхаю его. Пригублю, и отодвину, Полюбуюсь на него.
А потом уж домочадцам Отделю от всей души: Кушай хлеб, люби народ свой И спокойнее дыши.
И налью вино в бокалы, И "Лэ Хаим" оглашу, И "За Жизнь" за эту нашу Всё до капли осушу.
Домочадцы не в обиде: Понимают ритуал. Хлеб - что жизнь. И в смысле данном То, что доктор прописал.
Рассказал я вам, ребята, Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни заката, Не хочу забыть о ней.
|