Нулевой цикл. Время Смерти. Стих-15. Шекспиру, Пушкину, Льву Толстому.
Посвящается Русской и Мировой культуре.
(...энкустикалицес)
0.
Время умирать! М-мдя...!
1.
Я Карлик!
Я скачу через лесок!
Быстрёхонько, голопом-чах-чах-чах...
Лошадка резвая моя несёт меня туда куда захочет,
И ржет, смеётся, улыбки строит, как бы между прочем.
Волчок за елью притаился, пасёт меня зелёный пёс, урод голодный!
Среди дубов дремучих Смерть не встречалась отродясь.
2.
Прикинувшись мохнатиком, пушистиком, невинным поросёночком,
На крупе лошади моей устроилась вольготно, подружка, Смерть моя, тихонько...
Почуяв запах Смерти и когти вострые,
Пробившие лошадке кожуру,
Лошадка резвая моя, встав на дыбы, стряхнула карлика натуру -
Шмяк!
Упал...
Не больно!
Кобылка прыткая, Смерть унесла с собой,
В лесную чащу,
Далеко...
В овраги, в болото, в буераки.
3.
Валяюсь!
Среди коряг и бурелома...
И нежно вспоминаю счастливых дней прошедших время -
Отрочество и юных дней безмозглых.
Смерть, тебя Я вспомнил тоже и пожалел, что не со мною Ты!
Тебя бы Я, скормил волчонку!
Его насытил прожорливую сущность...
И подружился с ним,
...до той поры -
Пока не смог воткнуть в прожорливую пасть сучок покрепче.
Содрав его пушистую тужурку,
Прикинувшись хозяином лесов, оврагов и бугров,
Вольготно зажил Я, в тени дубов, осин и клёнов, лесных лужаек, ягод и грибов.
Смерть, портрет твой в раме золотой повесил в конуре собачьей,
Чтоб любоваться и вздыхать, мечтать о прелестях вчерашних.
4.
Смерть прожорлива.
Пожрав кобылку резвую мою и отдохнув на пне калачиком свернувшись,
Пустилась в поиски меня, лесного драка.
5.
Я Карлик! Я Дурак! Чего же более... Ну, на-до-же! Гы-гы-гы!!! - Шекспира друг и лучший друг Сашули! Понятно - Пушкина балбеса!
… а Лермонтов, а Гоголь???
Ну что вы право!
Гоголь нам недруг и Лермонтов нам не товарищ!
Мы; Пушкина шкилет, Шекспира чёрный, лысый череп и Я, клыки волчка и шкурка тёплая его, забитого мной накануне, - тесть, не ранее чем позавчера.
Мы старые друзья и доброхоты. Гуляем. Ведём беседы, чуть шепелявя и глумясь над человечеством и пошлой сущностью его.
Сашок одет, как пень в осенний день: джинсовый костюмец на нем, колпак - за место убора головного, с килограммовой тросточкой в руке беседовал с Шекспиром бойко...
Вильям напротив: одетый на манер французский - нагишом совсем - от пят и до макушки. Ни сколько не смущаясь, ни птах лесных, ни бесьей силы, вёл светскую беседу с Пушкиным дружком, и, разумеется, со мной, с прохвостом - хвостатым и рогатым, при двух копытах с пяточком.
Я, завернувшись крепко в волчью шкуру, воздев на плешь клыки, пытался подружить, стравить, своих дузей-врагов и превратить их в славное меню на завтрак, на обед, на ужин своей подружке-дружке с косой стальной, что любит рожь косить и кости человечьи!
- Я, горько: "Какая жалость друзья мои, что нет поблизости товарища и друга Толстого Льва, того кто Графом назывался!"
- Шекспир, сердито: "Нет надобности видеть, нет надобности слышать, лохматого уродца!"
- Пушкин, озадаченно: "Зачем вы так милейший Вильям, что вас так сердит, что омрачает слух ваш нежный, - упоминание имени Толстого?"
- Шекспир, возмущённо: "Помилуйте же господа, но сей лохматый гражданин увёл кусочек славы и разрешения не спросил у самого Шекспира! – то есть у меня! Какая дерзость! Наглость непомерна – его прохвоста, жулика босого, любителя всего простого и мирского!"
- Пушкин, поучительно, нарицательно: "Полноте Вильям, - гордыня, жадность, приведёт вас, друг любезный, на эшафот: не тот, что ведом вам, где гильотина и верёвка празднуют свой пир, а тот, что правит божьим провидением..."
- Я, ехидно: "Господа, братья, коллеги, оглянитесь вокруг, не затруднитесь покрутить своими кочерыжками пустыми. Вокруг, кругом, насколько проникают в чащу ваши взоры, на каждой ветке и суку развешено, повешено, прикреплено, неимоверное количество листов. На каждом прописью прописано: кому и сколько Славы".
Мои попутчики по дебрям и корягам, вертя пустыми головами: туда-сюда, обратно и вперёд, и вверх, и в низ, не видя ни листов, ни славы, заныли огорчённо - ох-ох-ох!!!
- Пушкин, возмущённо: "Ну, Вы, и Я! Я шею из-за вас сломал, что вертится, не очень резво, но Славы я сознаться честно, не заприметил. В карманах для верности пошарил - пусто!"
- Шекспир, обидчиво: "Какая гадость, этот Я!"
- Пушкин, восторженно: "Ну что вы Вильям, Я - лучшее второе моё Я!"
- Я, ехидно: "Вот Я, ...уже далече, как колокольчиков звенящих бубенцов в метящую пургу, звенящих еле слышно. Она же Смерть, совсем близёхонько... - уже нащупала артерии пульс на вашем горле. Прожорлива и ненасытна Смерть! Моя она подружка".
6.
Смерть:
"Чаф-чаф-чаф, ням-ням-ням, - вкусняшка этот Пушкин! Шекспир не очень, - суховат слегка".
Поковыряв стальным мизинцем зубы, прополоскав лесным бальзамом рот, вздохнула, чуть поморщившись, сказав при этом: " Неплохо было бы на полдник Льва бородатого, Толстого, вкусить - того, кто Графом назывался..."
30.07.2009, г. Очёр, ДАЕ
|
