Дворник кошку ласкал и лелеял, невзирая на смех дурачья. Млела та у него на коленях. Одинок был, а кошка ничья.
Заскорузлой ладонью-лопатой гладил голову ей и брюшко и светился улыбкой щербатой от ужимок её и прыжков.
Только как-то проснулась я в страхе от звериного крика в ночи. Грызлись в драке цепные собаки, кошку ту невзначай замочив.
А наутро растерзанный трупик дворник молча лопатой поддел и отнёс за железные трубы, и глядел на него, и глядел.
Был участок травы этот красен, и, не нужный уже никому, он стоял – безобразен, прекрасен, изваяньем застывший Герасим, потерявший родную Муму.
|