пролог
1
Возвратился с заданья еле, как собака устал и бит. А в редакции все при деле, от народа в глазах рябит.
Шеф-редактор жал руку лично за усердие, за репортаж: «Молодец! – написал отлично!» – пританцовывал, сволочь, аж.
А потом: «Тут такое дело, – в Аду нужен корреспондент. Собирайся, дружочек, смело в путь-дороженьку в айн момент.
Там приветят тебя с почётом, будешь гостем на всех балах. Адресок вот – свяжися с чёртом, он поможет тебе в делах».
«И ещё – процедил с усмешкой – нас, коль что, не имей ввиду… В общем, ты уж – прошу – не мешкай, заждались там тебя в Аду...»
2
Представляете, как обидно: в омут ли, в кабалу чисто… Но видали б вы, как в Оби дно рассверкалось лучисто.
Мне туда, куда виз, поди, нет, как нет никого с билетом. Шаг один лишь и – вниз пади, веселясь, как на свадьбе летом.
Благодать! – хочешь песнь заводи, – неспроста так игриста река. А под ивами в тихой заводи то ли визг, то ли крик старика.
Всё, что в жизни своей постиг сам позабудешь тут, фанфарон. Не равнял бы я Обь со Стиксом, но старик тот – ужель Харон?
Окрылённый бросаюсь в пропасть (старец с лодкой уж тут, как тут) – это как невзначай в метро пасть, как с-под купола – на батут.
Пик блаженства в момент паденья. лечу в вырей, как гусь хрустальный. Парашют даже вдруг надень я, исход был всеравно б летальный…
Репортаж
I
по пути в Ад
1
...Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон… Иосиф Бродский «На смерть друга»
Еле тёплый очнулся в лодке, что-то мямлю, едва дыша. Ног не чую – лишь две колодки, видно, в пятки ушла душа.
А старик смотрит зло и хитро, как погонщик среди отар: А ты знаешь, мол, злая гидра охраняет порог в тартар.
Не войдёшь ни за рубль, ни за йену, будь хоть трижды ты окрещён. Исконь в огненную геенну вход для праведных воспрещён!..
Гидре что, мол – ей всё подсудно! – не нужны ни питьё, ни корма… И веслом, как крылом, под судно – хлюп да хлюп – аж скрипит корма.
Мне б скорей хоть куда на сушу, а он взял меня в оборот: поднял за; ноги, вытряс душу, и немытой рукой мне в рот.
Дескать, где тут моя монета, чуть не вырвал, подлец, язык. А я, сплюнув: монеты нету! и протяжный издал я зык.
Воспылав, как от сабантуя, он от злости – что изверг – ал. И ругался в сердцах, бунтуя, и проклятия извергал…
Уж не вспомню я как и что там, но очнулся на берегу; Вопреки всем запретам-квотам я видения те берегу:
Простор пялит свою пустынность, вокруг скалы – ни мха, ни песка. Если здесь отбывать повинность, то, пожалуй, заест тоска.
Стикс бушует и пенит воды, где-то в лодке седой Харон. Я не мыслил такой свободы, где лишь камни со всех сторон.
Хочешь вправо – давай направо, а вперёд – так иди вперёд. Лишь назад не имеешь права, и от этого страх берёт.
И пусть слаб я пока довольно, я вернусь ещё в мир земной. Вся родня будет мной довольна и все будут гордиться мной.
Я вернусь, что б со мной не сталось, словно некий герой Хермод. Мне осталась всего лишь малость, пусть полгода, от силы – год…
2
Вот так с думами и со страхом я шагал осторожно и хитро. А когда вдруг повеяло прахом, вспомнил всё: про Харона, про гидру.
Мать чЕстная, не быть бы худу! – Дух тяжёл – будто гарь и смрад. Изнемогся я, врать не буду, но увидел вдруг скит ли, град.
Стены красные – как вокруг Кремля, а ворота – во всеобщий склеп. И усеяна вся костьми земля, и от зарева я очами слеп.
А у стен там – многоглавая чудь вершинится у ворот. Вся огнём горит, плюёт лавою – будто в сказке той поворот.
А поодаль чуть – сотни тысяч! – не творившие ни добро, ни зло, как щенки лежат, в землю тычась, им и в жизни-то не везло.
Ослабелые, кто – умом, кто – духом, их не ждут не в аду, не в раю. Как не звал – не ведут и ухом, будто рекруты, что в строю.
«Эй, вставайте вы! – зауныли, ишь! Здесь одна – кричу – всем дорога!..» Тишина в ответ, воздыханья лишь, да звериный рык у порога.
– Ах, чтоб лихо тебя забрало! – я в сердцах злую тварь браню. А мне б латы здесь да забрало, хоть какую-нибудь броню.
Не расплавится сталь без домны, долго ль слёзы мне – ох! – ронять. Все несчастны тут, все бездомны! – от кого сей ад охранять?..
А те жалкие, кто ни то, ни сё, в стороне как раз созерцали. Мне решительно надоело всё, мне б воды с ручья, с озерца ли.
Но кому нужны мои жалобы? – стынет голос мой из металла. Лишь змея не вонзала жало бы, стрелы-молнии не метала.
И я в сговор вступаю с дьяволом, – он на выдумки даровит. И спросонья мычит судья волом: «Всяк вне конкурса норовит…»
Но, взглянув, как мертвец тоскливо, выдал временный аусвайс. И сквозь зубы сказал: «Счастливо. чёрт доправит в пенхаус Вас…»
3
Постойте! Мы его нашли Между землей и адом. Его лицо черней земли. Но кто идет с ним рядом? А, понимаю: это черт…
Роберт Бернс «Молитва святоши Вили » перевод С. Маршака
А у чёрта – от волненья сыпь, бьёт копытцем в грудь, как бы камешком. Я ему всерьёз: бери дуст и сыпь! – разозлив сильней, как быка мешком.
Я ведь по добру, чтя уставы. Жалостно душе, в подпол канувшей. Хоть кого спроси, у людей у ста вы – в бытность я травил так полкану вшей.
А ещё – мышей по подвалам, один к трём смешав дуст со злаком… – Что ревёшь, болван, как под валом, ссученный и сбитый, как зла ком?
Я устал в пути, ваш тартар ища, а тебе не в труд, а в разминочку… И пошли мы с ним, два товарища, по сухим пескам, всё в обнимочку.
Путь-дороженька вьётся вервием, сохнут прапоры на суку. Девять дней, считай, я консервы ем – гвозди в собственном соку.
Вместо кофея – вар из каменя, но не сетую я ни чуть. Только гложет порой тоска меня – здесь ни птиц, ни зверей не чуть.
Спал я изредка – тихо, чутко, хоть и ведал сам, куда чёрт влечёт. Но он добрый был, мой анчутка, благородный был, видно, чёрт…
II
в Аду
1
Ад не зря называют пеклом, – что; может быть пустыннее? Я паломник в том мире блеклом, поседелый, как куст в инее.
У горнила стою, у костра ли я, ветерок бы какой сквозной, но мне всё чудится: здесь Австралия, от того, что ужасно знойно.
Исходил все вокруг вселенные я, безумец путями вязкими; Здесь в аду, как в раю – все ленные, но с набедренными повязками.
Им теперь слёзы вместе лить, дрожат изверги и предатели. И постель, как в тюрьме, стелить – был при чине ли, жил при дате ли.
Здесь обжоры и блюдолизы позабыли свой вертоград. И путаны здесь: Люды, Лизы, …, – истязают их дождь и град.
Наркоман, психопат, негодник поминаются здесь в языцех. Кто ни день на земле, не год ник, бредут к мельницам, как язи в цех.
Лихоимцы, рвачи, купцы долбят камни оравой бравой. Тут же скаредники и скупцы учинили из-за добра вой... Чёрт, товарищ мой и подельник, изменить восхотел с утра; курс: «Уйдём в тень – говорит – под ельник, там пошире обзор и ракурс.
Видишь пруд? – Душегубы в нём и тираны никнут в кровушке, как в вине. Из Парижа ли, из Тираны – по своей ли, чужой вине.
А чуть дальше костёр. У костра – ты видишь? – нелюди, люди-клоны. Рукоблуды, скопцы, кастраты отбивают бл...м поклоны.
Там же химики и ерЕтики – в огне жарится им в извечном. Жир расплавленный по горе теки! кайтесь в виде же в изувеченном!..»
Тут запнулся чёрт: тьфу! – напасть, в горле что-то, мол, запершило. И раззявил рот, как гиена пасть, внутри будто бы запер шило.
Хорошо бы, мол, полежать, созерцать срамных в выси лица. Это вам не лён в поле жать! – для кого и хвост – виселица.
И скривил, подлец, кисло рот: – Не перечь, а то – худо бою! Гучно отравил кислород и затряс своей худобою.
А мне жалко их, сих умишек, ищу правого в виноватом. Кротости у них, как у мишек. заливай, как яд, вино в атом!..
2
Здесь не то, чтоб громада, комиссар, дескать, и политрук. Разразись скандал, как гром ада, не подымет за тебя Ипполит рук.
Каждый тащит за себя бремя, поливая свой гальюн керосином. Здесь как будто и не жизнь, в тоже время поёт песни юнкер осинам.
А кому уж суждено лепетать, распластались на песке на лиловом. Не схоронится никак в склепе тать: стравят быстренько охотой ли, ловом.
Ну а кто блажных мордовал, пусть трепещет под стопой под железной!.. Искажался на плечах морд овал, огонь плавил мозг, как желе зной…
Ничего от царства и барства – домострой почти коммунальный. За неверье, за грехи, за коварства к каждому подход персональный.
Зря бытует у живых мненье ложное, что спасут их званья да лычки. Пот и кровь, и стон – здесь, как должное, а меня тошнит с непривычки.
А меня знобит, непомерно: куда взор не кинь – муки страшные. Миллионов сто – здесь примерно, и встречаются порой весьма важные.
Без стыда скажу и без скромности, (не прослыть бы после шутом): в этой грешно-мёртвой огромности, были и поэты притом. Хотел встретиться, да не вышло, подошли к Чистилищу в аккурат. Соглядатаи – в рот им дышло! – здесь сам Дьявол им – кровный брат.
А приятель мой, чёрт-анчутка, отдохнув зело сам в тени, завилял хвостом, кривясь жутко: мол, в чистилище – ни-ни-ни!
Что ж, прощай раз так! И спасибо! Пред тобой я в вечном долгу. Повстречаемся ещё коль где-либо, – чем смогу – всегда помогу…
И расстались мы. Может быть навек. Плакал бедный чёрт, голосил. И текли ручьём слёзы из-под век, не упал пока в грязь без сил.
Ну а мне совсем не до горестей: у ворот толпа, как в ОВИР. Быть бы мне сильней и напористей да одёрнул, жаль, конвоир.
Говорит: «Хоть ты и на службе, а будь добр, порядок блюди. С чёртом ты напрасно был в дружбе, пожалеешь – ох, ты! – гляди…»
Уж не знаю, жалеть ли, нет ли, только грустно мне стало враз… И скрипят, как дверные петли, слова, выпавшие из фраз.
Жаль, что нет здесь попов в аду. Я средь грешных иду в Чистилище. А мне б пива по поводу, здесь не вобла – в чести лещи…
III
Чистилище
Ангел с мечом у входа ставит тавро на лбу. Тьмущая тьма народа, нераскаявшимся – табу!
Подхожу и я, как и многие. взмах мечём и в крови весь лоб. Дрожат хилые и убогие: ветром только бы не снесло б.
Как зарубки, горят отметины, хлещет кровь по лицу ручьём. Мысли грешные все отме;тены, и нет жалости ни о чём.
Здесь убийцы смиренней смирных и маньяки всех кротких кротче. Кто б узнал их тут тихих, мирных, голосящих: «Прости нас Отче!»
Святотатцы, лгуны, безбожники поют тропари и кондаки, а отступники да острожники чтят отныне закон таки.
Здесь изменников учат верности, но клянутся не на крови. И слова здесь – как и в древности: всуе Господа не зови!
Те, кого на земле обидели, пусть помолятся и простят. Кому рай был в земной обители, здесь в Аду для них – сущий ад!..
IV
Кенотафия
Он не умер – плакать не надо! – просто голос на время смолк. Шлёт он весточки нам из Ада, выполняя гражданский долг.
Примечания:
фанфарон – фастун, бахвал; Стикс – река в Аиде (царстве мёртвых) Харон – перевозчик душ умерших через реку Стикс в царство мёртвых; плата – монета под языком; вырей – тёплые страны; гидра – многоглавое чудище; Тартар – царство грешников в Аиде, ад; анчутка – чёрт; огненная геенна – ад; Хермод – единственный, кто был в аду и вернулся обратно. латы – доспехи; забрало – передняя часть шлёма, прикрывающая лицо; аусвайс – пропуск, удостоверение личности; дуст – яд; вертоград – сад, цветник; юнкер – воинское звание в русской армии до 1918 г. тать – вор, грабитель; ОВИР – Отдел виз и регистрации (иностранцев) тропарь и кондак – церковные песнопения;
декабрь 2009 – январь 2010
|