Медь оплавилась. Брильянты потускнели. Диадемы потеряли блеск. Люди – хуже. Благородней звери. Тигры мне мурлыкали, кипени мне кидали тёмных веток треск.
У людей убийства – от корысти, от желанья завладеть чужим. Звери – лучше, их яснее мысли, пусть им солнце светит, светят выси, пусть ложится им под лапы дым.
У глухого места, где – коряги, там Иртыш уходит в поворот, средь волков живал я, доходягой, и кормился я берёзовою брагой, волки мне заглядывали в грот.
Я не брал их мяса, я держался, и они не трогали меня. По утрам перстами я касался, зимней стужи, той, что жгла снаружи, розового с бахромою дня.
А однажды был весной замечен. Полицейский оцепил отряд. Души у людей, скажу, овечьи, без оружья им не сладить сечи, без смертей не получить наград.
Белая вода. Иртыш калёный. Чёрный берег правый. Ледоход. Навсегда в тебя, река, влюблённый. Эй, тайга, травой твоей зелёной, ягодой ложусь в твой щедрый рот.
И враги глумились, и едва ли, догадались, логово круша, по воде мы тихо уплывали, льды затёрли нас, нас принимали, стали мы дорогой Иртыша.
В повороте том остались камни, ветрами морёная скала, по ночам здесь камни оживали, скатывались, берега лакали, вспугивали сонного орла.
Каждую весну Иртыш подходит, подле грота, ласковый такой, и тогда в глубоком небосводе диадемы блещут, к скалам сходят, и тревожат разлитой покой.
6 ноября 2010 г. С-Петербург
|