Читатель мой, распущенный и кроткий,
почтим с благопристойностью внимая
историю про Лизаньку сексотку,
которая несчастием страдала.
Не вру, ей-богу правый, тихой бездной
над ней витало тяжкое проклятье,
в ночи безлунной горькой и беззвёздной
её супружник помер в одночасье.
Но Лизанька не долго горевала.
Дней через пять, вздыхая от оправы,
она иного мужа примиряла
в своей опочивальни, боже правый!
И новый муж, отпетый проходимец,
дружка с собой привёл ради присухи.
Над Лизанькой пыхтели и глумились
безбожники, как над какой-то шлюхой.
Не вру, ей-ей, меж рытвин и зловоний,
в её пастели безрассудно маясь,
они её пытали, и от боли
она на цырлах шатко отдавалась.
Шалунья-ягоза, безумный хохот,
в её руке отравленное зелье
и падает оно под тихий шёпот
в её гортань, как музыка капелью.
Не вру, вонзаясь в дёсны едкой смесью
сей яд сжигает внутренности Лизы
и ужас голосит прискорбной песнью
как грохот, пожирая организмы.
Как будто червь ей злобно душу вяжет,
сквозя свою болезную огниву.
Она об этом никому не скажет,
кидаясь то в петлю, то в гильотину.
Ей-ей, не вру, год не прошёл – забыла.
Нашёлся наконец шельмец из шустрых,
она его, как дура возлюбила,
душой лелея к извращенью чувства.
С ним нагуляла сына, жизнь малина
пошла у Лизаветы, Бог свидетель.
Но муж её, негодник и скотина,
был шлюх и проституток охмуритель.
И Лизавету предал плут бесстыдник,
доход забрав с собой и пропитанье.
Оставил он лишь свёрнутый полтинник
и сына за грехи да в наказанье.
В пастель её бросало к всяким разным.
Она терялась, маялась, страдала.
Ах, жизнь у Лизки – сука и зараза,
её, бедняжку, в крайности кидала!
Рыданьям не поможешь, нет прощенья
мужскому роду, сокрушившим Лизу
и в час ночной, когда мерцали тени,
она душой терзалась, в грязи рыскав.
И белизной своих поганых бедёр
к себе мужчину привлекла на случку.
Он трепетен был, молод и свободен,
и возлюбил её как Тузик Жучку.
Стихи ей посвящал, ругался матом,
метал в неё любовные куртины,
лобзал её, а после ставил раком,
был нежен, груб и ласков как скотина.
И Лизанька сдалась до неприличья,
влюбилась в озорную спесь и ласку,
пред ним приоткрывая в себе личность,
похожую на девственную сказку.
И жили бы себе, но счастье шатко,
и есть хапуги до чужих искусов.
И Лизанька на сладенькое падка,
и оступилась глупо грубо гнусно.
Не вру, ей-ей, презренное проклятье
вернулось наказанием каприза...
Я мог бы рассказать тебе, читатель,
Про всё, но право, стыдно мне за Лизу!
МБ
|
