Город-волк
Неужели возможны здесь новые муки?
Я же плоть без души, я гнилье из гнилья!
Бодлер.
Безвольно разметавшись под луной,
он нервно всхрапывал под арочные своды,
и вздрагивал, и взвизгивал струной
троллейбусной, и кашлял, как больной,
тугими сквозняками всех заводов,
и рык его, беззубый, как гобой,
во сне терзал все прожитые годы.
О бедный волк! О город бедный мой!
Поросший фешенебельной корой,
притон сквозь смрад сигарный и под вой
рогатого оркестра тяжким плодом
нес золото зеленое горой.
С ощеренною президентской мордой,
вращая землю дьявольской звездой,
среди рабов своих, смеющихся и гордых,
оно смердело, словно трупный гной.
Вдали от яркой жилы становой,
изгрызенной, но всё еще живой,
забитой тромбами ночных отходов –
рекламой, шлюхами и прочим сбродом, –
слепой разврат окраин стороной
дремал, ножами вскидываясь сходу
на шаг малейший пришлого народа,
и тухлой кровью в тухлую же воду
отрыгивал свой жуткий перепой –
псам на прокорм и дьяволу в угоду.
О бедный волк! О город бедный мой!
В аду шурфов с бездонной глубиной
стонал бомжей угрюмых грязный рой.
Чесоткой яростно терзаясь сроду,
в кишках бетонных жил он чуть живой –
не знающий ни солнца, ни свободы,
ни жизни, ни еды иной,
чем тот мосол, что был уже обглодан.
О Божий люд! О экскремент живой!
О бедный волк! О город бедный мой!
На этажах, укрывшись с головой,
дышали дети, сон лелея свой.
Что снилось им? – Осипшие заводы?
притонов смрад? бомжей угрюмый рой?
еда? окраины разврат слепой?
А может, снились солнце и свобода?
Иль волчий смертный разворот крутой
в стремительной атаке без захода?
О бедный волк! О город бедный мой!
Так, в судорогах, бьющих тетивой,
не бодрствовалось и не спалось уроду –
так спит собака, видя сны породы
и холод смерти чувствуя спиной.
О бедный волк! О город бедный мой!
|
