ОБЩЕЛИТ.РУ СТИХИ
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение.
Поиск    автора |   текст
Авторы Все стихи Отзывы на стихи ЛитФорум Аудиокниги Конкурсы поэзии Моя страница Помощь О сайте поэзии
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль
Литературные анонсы:
Реклама на сайте поэзии:

Регистрация на сайте

ЗЕМЛЯ БЛАГОСЛОВЕННАЯ (поэма)

Автор:
Жанр:
Когда начнут
вызванивать леса
Прощальное свиданье с бабьим летом,
И медных листьев
длинный-длинный плот
потянется Окою
в мое сердце,
и крики улетающих гусей
разбудят душу
грустью неуемной —
печально станет мне
и хорошо...
И снова я
пойду бродить лугами,
на зорьке ежевику собирать,
всю сизую,
туманную,
как утро
неторопливой осени российской,
и вспугивать
жирующую дичь,
и самому отчаянно пугаться,
когда тетерка,
небо затмевая,
взлетает вверх
взорвавшейся планетой,
окатывая холодом свинцовым
до белизны
остуженной росы...
И день-деньской
не оставляют думы,
Лежу в слогу,
тоскую беспричинно,
и осторожно
в пригоршню курю.
Какая грусть
в российском человеке,
желание,
несбыточность,
тоска
и достижимость вечная пределов
по сути беспредельных,
хоть и близких,
живут в нем неизменно,
словно песня,
которой,
как не силься, —
не испеть!
Я размышляю долго:
ну откуда
является все это,
беспокоя,
и тяготит,
и манит так светло,
загадочно,
задумчиво,
сурово...
и жаждет
наконец узнать ответ,
и долго ждет,
порой платя за это
не только светлой грустью,
но и кровью,
как древним разрешением всего…
И как-то раз
на ум пришли слова,
известные, как хлеб,
и до того простые,
что удивился я,
в восторге оглянувшись,
и радостно воскликнул:
- Погляди!
Иль ты не видишь
звонкого раздолья?
Не чувствуешь,
как «синь сосет глаза»
в краю родном,
не ведающем края!?
Какая ширь!
Какой размах вселенский,
и ты в нем неприметен,
Как песчинка
на золотом озерном берегу…
Но все-таки
и здесь ты не один,
предчувствуешь,
предвидишь
неизбежность
простертой в бесконечности земли
и в то далеко
тянешь взор и руку.
Вот почему
в Руси глубинна грусть -
то вечное желание простора,
доверия,
открытости,
любви -
всей новизны,
чем так полна природа -
великий воспитатель
и судья!..

А, впрочем,
что там знанье
иль догадка…
Конечно,
это сила, черт возьми!
Да вот поди ж ты -
делу не помога.
Который век! -
а грусть не убывает,
и синь глаза сосет,
и сердце холодеет,
и от восторга жертвенного плачет…
Я верю в то,
что это на века
и в этом
наша сила и загадка,
а ключ к загадке
люди носят в сердце,
и живо все,
покуда мы живем…

И так же вот
случайно,
не нарочно,
я вспоминал
осенний давний день,
когда я выехал на место происшествья
(«Был обнаружен в роще
над рекой
недалеко от Шатихи-деревни
труп мальчика»,
и возраст сообщался,
и далее
подобные слова
сухого, как пустыня протокола…),
Меня
наш участковый попросил
не посчитать за труд,
запечатлеть
и мальчика,
и место происшествья
своим фотографическим прибором…
И - странно!
улыбался виновато,
как будто извинения просил,
что получилось этакое дело
в насквозь прозрачный,
тихий-тихий день,
прореженный осенними ветрами.

I

Летела вширь земля,
повертывалась плавно,
так девушки-лебедушки на круг
выходят горделиво,
как царицы,
и над землей
безгрешные плывут,
от всех забот
уйдя бесповоротно…
Леса сдвигались вглубь,
по сторонам
цветисто-золотою поволокой.
Лишь осенью расцвечены они
таким богатством
зрелости и красок,
каких не встретишь
летом иль весной.
И как-то незаметно ты поймешь
всю прелесть увяданья,
тишины
и зримого уверенного цвета.
Кричал мотор,
веселый,
голосистый,
и парусина неба с лету била
соленою прохладою морской
по лицам,
обращенным на восход,
на розовое,
медленное солнце,
что озаряло дальние луга
под молоком ликующих туманов.
Вздыхали
на полях пустых коровы
с боками,
словно желтые сыры,
что масляно
и атласно светились,
чуть отдавая теплым молоком
с пахучей горьковатостью полыни.

Я полонен был весь,
опутан,
возлелеян
моей земли родимой
красотой.
И как-то вскользь,
рассеянно отметил,
что провожатый показал рукой
на рощицу
в овраге широченном,
светившемся
суровой, сизой глиной, -
и гаденьким утенком
по полям
машина вперевалочку пошла,
покрякивая
всем своим железом
на черных комьях
вспаханной земли
с поваленною плугом лебедою,
и, вздрогнув,
наконец, остановилась.

Мы вышли осторожно в тишину.
Почти без слов -
сплошные междометья,
и углубились в рощицу,
срывая,
клочки тумана
с мокрых тусклых веток,
как вату
с порыжелых грустных елок,
что ставили
на Новый год в квартирах
да позабыли вовремя убрать,
а, может,
не хотели ребятишки…
Хрустели сучья сухо под ногами,
разбрасывая с трав густых росу,
И сыростью зачавкали ботинки,
И холодком тянуло из кустов.

- Ну вот он! -
проводник повел рукой,
сам деловито сунулся в сторонку,
чтобы «начальству»
в чем не помешать…
- Здесь пастухи
поутру гнали стадо
и, значит,
сообщили:
так и так…

Увидел я
и странно ослабел,
и захлебнулся
в сдавленном дыханье,
как будто
мне повесили на шею
такую тяжесть страшную,
что я
был головы не в силах приподнять,
и кровь в виски,
густая,
тяжко била…
Я на полянку вышел.
Смаху лег,
подмяв траву
и волглость палых листьев,
и так лежал,
глаза сомкнув до боли,
и осторожно сердцем отходил,
прислушиваясь
к звукам и шагам
за редковатым кустиком лещины
(как будто бы сквозь тину шли они)
и никому на свете
был не нужен…
…Не знаю,
много ль времени прошло,
когда глаза открыл
и обнаружил
вокруг себя проворное движенье
коричневых,
спокойных мурашей
по узловатым корням
трав поникших,
по желтым листьям,
вплавленных в суглинок
осенним
беспокойно-свежим солнцем,
что коршуном
кружилось над землей.
Пригрелось утро,
ласковым котенком
в клубок свернувшись теплый
на спине,
и веяла земля
нездешней дикой волей
и мощной первозданностью влекла.
и все звала,
звала в свои глубины,
великим духом тело наполняя,
сознанье занавешивая дымкой
иных веков,
иных людей и стран.
Все виделись
кибитки и костры,
во тьме ночной
летели к небу искры
и пропадали медленно,
как снег,
теряется в небесной выси плавно.

Гортанно-смугло
женщины с детьми
ходили меж деревьев,
удивлялись
и оскользались
в теплой сизой глине,
спускаясь к бормотавшему ручью
в глубокой мгле
бездонного оврага.
И старцы,
что-то длинное крича,
руками гибкими
гребли пахучий воздух
и гладили,
как воду выжимали,
седые пряди медленных бород.
Храпели кони,
черной гривой рея,
и ноздри раздували горячо,
ловя степей
далекий
смутный запах…
А лес шумел -
незримый чародей, -
органным гулом
тело сотрясая
неведомых кочевий и людей!..
Но все казалось
только кратким мигом,
как вскрик звезды,
сорвавшейся в ночи
и прянувшей
на шар земли огромный,
невидный под ночною густотой.
И тьмой монгольской
в тело бились травы,
щетиня миллионы острых копий,
но не могли
живого сердца взять,
стучавшего в родную матерь-землю…

Очнулся я.
Позвал какой-то голос:
- Вставайте!
Так недолго застудиться -
роса кругом,
и почва холодна,
а теплота осенняя обманна…
Да и к тому ж
пора за дело вам,
вон солнце
мало-мальски разгулялось.
- Да, да!
Конечно! -
Я поспешно встал,
Трава была примята
шерстью бурой -
осенняя поникшая трава,
которая, придет пора,
воскреснет…

II

Я помню
что-то делал,
заходил
оттуда и отсюда,
справа, слева…
Не мог понять:
то ль пленку я крутил,
то ль из себя тянул тугие жилы
и должен был
шагать,
смотреть,
молчать…
А он лежал,
глупышка и птенец,
совсем по-птичьи
крылья рук раскинув,
он словно к неизвестному бежал,
бежал стремглав
и так остановился.
И никакою силой
не поднять,
не воскресить
то худенькое тело
на стылой,
неприветливой земле,
отнявшей то,
что трудно объяснимо
и что случайно можно окрестить
Свободой…
Жизнью…
Верой и Любовью…
Так бережно
калина наклонялась
над тихим
вознесением его,
и гроздья переспевшие, паря,
светились кровью -
юною и свежей,
поблескивая
солнцем в глубине
спокойно,
миротворно
и чудесно,
что песня русская
в вечернем полумраке
над вольною,
широкою рекой,
не оскверненной топотом буксиров
в полночный час
молитвы и любви…
Ходили люди.
Мерили природу
Стальной рулеткой
вдоль и поперек
в уверенности -
так оно и надо!
(Как будто
в сантиметрах вся причина
того,
что происходит на земле).
Но никого
не трогал этот птенчик,
воробышек,
озябший за стрехой,
детиночка,
кровиночка,
родимый…
Весь - боль моя
и боль моей земли,
не смеющей быть к боли равнодушной.

А мальчик
с удивленною губой,
разорванною выстрелом ружейным,
бессловно вопрошал
- зачем он здесь?
Ведь без него
потух костер в овраге,
и кленов златолиственный ковер
на пепел опустился охладевший.
Горит, горит
под утренней росой,
но только в нем
не испечешь картошки…
И мамка, беспокойная теперь,
все бегает,
соседей оглашая
печальным кличем
птицы одинокой:
- Где Борька мой?
Вы видели Бориса?
И тихие соседи отвечают,
стараясь
ту надежду уберечь,
что носит женщина
в глазах своих огромных:
- Побег,
наверно,
к бабушке в Полянки.
Гостил, гостил
да, знамо,
припозднился… -
и рот платком испуганно скрывают,
чтоб лишнее не вырвалось случайно…
Хоть слово дорого -
молчание добрее
и ласковее слов,
что ни на есть
хороших…
Когда бы так!
Когда б все было так!
Но есть начало дел,
и есть свои пределы,
когда лежит
негнущееся тело,
молчать нельзя,
и сердцу тяжело.
Деревня Шатиха!
Зачем я слышал крик?
Не знаю как, но помню только:
- Бо-оря-а-а!..
как страшно наши женщины кричат,
верней, когда кричит сплошное горе!
Наверно,
в этот час
и в этот миг,
когда от воплей
вздрагивают избы,
седеют молчаливо
мужики,
и женщины
в расцвете лет
седеют…
Российский плач!
Российский вопль без слов!
Ты столько раз
выматывал мне душу…
Я зарекался
жить без горьких слез,
прости за то,
что свой зарок нарушу…

III

Какой печальный звон
летит по рыжим склонам!
Плывет туман над рощею,
колеблет
рассвета тюль,
и думается славно
о том,
что в этом мире одиноком
еще простор сквозит
радушием желанным,
и хочется
душой его обнять:
И знаю я,
душа его обнимет,
отринув все ненужное,
слепое,
и влажным взором
местность осенит,
чтоб пожелать счастливых много песен
заутренно-морозной тишине
и понимать,
неспешно рассуждая,
что красота
нетленна!
неизбежна!
А смерть…
Что смерть? -
случайная причина
иль просто
предназначенная веха
всему тому,
что завтра народится и обогреет
новым, тихим светом
прошедших
и не шедших по полям
злаченою
российскою стернею,
всю в запахах
от яблок и от хлеба,
рожденного для счастья и любви
веселых
и не шумных поколений…

Какой печальный звон
летит по рыжим склонам -
то родина осенняя звучит!
Как сердце
замирает от восторга,
спешит вослед
станице журавлиной
и все никак не может
оторваться
от этой доброй,
ласковой земли,
туманами осенними повитой.

Блестит реки
извилистая лента
и, кажется,
течет совсем далеко,
так нереально,
призрачно,
светло,
что до нее
немыслимо дойти
иль доскакать
на лошади соловой,
что ходит по крутому косогору
да иногда пронзительно заржет,
и в миг один
дыханье оборвется…
О, Боже мой!
Зачем я здесь родился?
И неужель
пора придет -
- уйти?!
И не сказать
Единственного слова,
Что наполняет душу до краев
И сердце бессеребряное тешит…

Какой печальный звон!
Какой печальный звон!

Немало лет прошло
с тех пор,
как все случилось:
сошли
снега глубокие,
и реки
уже десяток раз переполнялись
студеной влагой
радостной весны
и напояли
травы заливные,
чтоб все цвело безудержно
и пело,
чтоб яблоки тяжелые в садах
с хрустящим стуком
падали на землю,
раскалываясь
в спелости душистой.
Снега ложились…
падали дожди…
Но не было
в природе повторенья -
лишь вечного рожденья
торжества!
А мальчик тот уже не народится,
хоть будут тысячи,
мильоны смуглых ног
таких, как он,
топтать родные травы,
веселым детским криком наполняя
луга зеленые,
березовые рощи
и светлые,
бревенчатые школы
в лесной
неиссякаемой тиши.
Немало школ таких
пока еще осталось,
где наряду с науками
природа
творит почти несбыточное чудо
рождения любви и человека,
с родной землей
в такие узы слитых,
что только с кровью
можно оборвать…

IV

Мне странно:
для чего я отвлекаюсь
от главной темы этого рассказа?!
(как мудрые филологи твердят!).
Пора закончить то,
что должен был закончить…

Я снова возвратился в милый дом,
где ходики-сударики стукотят
и фикус темнолаковый в углу
топырит настороженные уши,
намазанные маслом конопляным.

Я сделал все,
что мог
и обещал…
Хотел забыть,
что было в день недавний
в той роще,
над рекой,
недалеко от Шатихи-деревни,
но все никак не мог того забыть.
Ходил смотреть
в Оки свинцовой воды,
сгребал листву холодную в саду,
прихваченную утренним морозцем,
и все казалось мне,
что мальчик тот
зовет меня
из кустика,
из листьев,
обрызганных дымящеюся рудой…
Как трудно
искушенье удержать! -
Хотелось все
Позвать его негромко
или утешить
добрыми словами
под осени печально-длинный звон,
далеко разносившийся в округе,
хотя давно
здесь нету колоколен,
лишь в ребрах бесприютных куполов
кричат угрюмо
вороны седые…
Холодный ветер дул,
бросая в воду листья,
и в сизоватом тальнике свистел,
гуляка забубенный,
но угрюмый.
Как много
бесприютства на земле,
Сплошного одиночества,
что даже поверить в это страшно
или трудно,
но замечать
случается не раз!..
Как говорится,
дом хозяйский - чаша,
наполненная
медом и довольством,
но нет довольства
в сердце у людей,
живущих беспокойно и крылато,
как издавна
ведется на Руси…
Да будет жить
дух поисков святых,
наполненных
любовью и приятьем
к своей единой
матери-Земле!..

В нелегкий срок,
когда пришли раздумья
на смену юной резвости и смеху,
я мыслил
о земле и человеке
и так угрюмо ночью размышлял:
- Душа людей,
ушедших навсегда,
не исчезает в вечности бездонной,
но остается с нами:
и природа -
огромное хранилище ее!
Все воплотилось в ней,
преобразилось
и явлено,
как символ новой жизни,
для тех, кто может с нею говорить
на языке,
неведомом сегодня
и так звучащем
в дальние года…
О, как богаты мы!
Бездомны как
и сиры!
Раскинешь руки -
вот оно мгновенье! -
И…
обнимаешь сладко пустоту,
а красота немая
между пальцев
сочится,
как безвременья песок.
Не удержать!
Не вызнать!
Не понять!

Вы знаете ль,
Как яблоко ломают?
Верней,
его раскалывают смачно,
легко ударив
пальцем по средине,
и свежим соком
брызнув на ладонь,
лежат
две половины бездыханной
куда-то вмиг
навеки отлетевшей
такой прекрасной
яблочной души!
И медленно
вкушая эту плоть,
мы постигаем
ясность и печаль,
и потому
так бережно храним
коричневое сердце
этой жизни
в надежде,
что она еще взойдет,
цветущей юностью
ликуя и любуясь…
И каждый раз
меня волнует тайна,
подобная
не то чтоб чародейству,
но этой мудрой,
смелой красоте!..

Блуждает месяц юный в облаках.
Летят цветы
с черемухи душистой -
полна земля
любовью и рожденьем,
сокрытыми
и явленными здесь.
Во всем, во всем
я вижу естество
душ человеческих:
в смоле весенних вишен,
в картавом крике угольных грачей
и в розоватом паре,
что волнуясь,
над свежею дымится бороздой,
и в желтых листьях
осени печальной,
и в плеске
замерзающей реки,
стеклянно-бьющей
в звонкие закрайки
с укропным духом утреннего лета.
Но муторно
и дымно на душе,
когда леса от горечи кричат,
палимые не солнцем,
а пожаром,
по доброте доверчивой своей.
Беда! Беда! -
природа в наши дни
боится нас,
бежит от нас,
и глухо
в бору органном,
в роще многошумной…
И пусто меркнут
водные просторы
в лилово-сизоватой глубине…
И чей-то взгляд
ловлю я, беспокоясь,
тревожащий,
но чей он? -
не пойму.
Приходит час -
Кончает человек
пути земной,
нахмуренной юдоли,
но бескорыстно грешная судьба
приемлется бескрайнею душою
в такой огромном
и прекрасном теле
сторожко-несгибаемой природы.
Надолго ли?
Надолго ль силы хватит -
терпеть, переносить
и все прощать,
себе ни в чем ни разу не прощая?
- Простить себе?! -
так значит
покориться…
А покориться -
значит умереть.
Я вопрошаю,
сердцем закручинясь:
Не чересчур ли
ты, Земля, прощаешь?
Ответишь ли?..

Не хочешь…
Что ж прости…
Пусть будет так,
как ведомо тебе,
не говори, храни в себе загадку,
и пусть живет
негромкое забвенье
и долгое терпение земли,
непокоренной
ныне и вовеки!
И глядя
на зеленые луга,
поля свои,
туманы и заливы,
я слышал,
осязал
и понимал
великие заветы и любовь,
сокрытые
в хранящем нас просторе.
- Прощай другим!
- Себе не смей прощать!
И если ты хоть раз простил кого-то,
то и тебя, придет пора,
простят
и навсегда
приимут и полюбят,
и возликует
новая душа,
и новые душе споются песни.

А ты Земля,
живых благослови!
И будь сама
Вовек благословенна!




Читатели (369) Добавить отзыв
Столько любви... И всё кажется Лесков рядом шёл...
08/02/2011 08:51
Спасибо Вам, Ксана, за отзыв!
Вы знаете, долгое время я не читала эту поэму, а после ухода отца вдруг вспомнила о ней и буквально влюбилась. Читаю ее и вижу все то, о чем говорится. Вижу цвета, чувствую запахи, различаю звуки... Ощущение непередаваемое: смотрю глазами папы и слышу его голос, а главное, понимаю, о чем он говорит. А раньше этого просто не видела...)
08/02/2011 23:37
<< < 1 > >>
 
Современная литература - стихи