Солнце заплёвано пеплом вулканов, Джунгли гниют в болотной зыби. В ней - армады стегоцефалов И разных прочих амфибий.
Там, наводя первобытные страхи, встают плауны стеной вдоль дорожек. Там динозавры люты как собаки и поедают редких прохожих.
И вот в той незапамятной эре на одном из клочочков суши, на самом его краю, там, где развесил могучие ветви столетний хвощ, жил питекантроп в пещере, холоден, голоден, тощ.
Нечего есть, костёр вот-вот прогорит, и холод такой, что и камни продрогли бы, а этот себе в уголке сидит и угрюмо чертит петроглифы.
Он, завывая под нос себе тоненько, выводит лапой своей несмело: голова – горошинка, пучок соломинок и зубы динозаврьи во всю стену:
«Ах, какой я был статный, двужильный, И, стеснясь своей плотской натурой, Выпирали совсюду извилины Кучерявой моей шевелюрой. И когда выходил из дома, То всему, что ни есть, на зависть Напевал: «Я почти уже homo, И хоть немного да sapiens». Столько было в той песне шири И разнузданности горячей! Только, видно, в подлунном мире Главная песня – Собачая, Покуда неизвестный зверь В клубах дорожной пыли Не ввалится без стука в дверь, Как - будто свет врубили. И пусть оно саблезубо малость. Пусть развития стадии ранней. Лишь бы только вовсю улыбалось Всею рожей своей обезьяньей».
|