Дрожащими руками прижимая время,
Трех долгих, страшных лет, изрезанных войной.
Блокадный Ленинград измученною тенью
Бродил по улицам пропитанным мольбой.
В стенах холодных, мрачных стонет жизнь от боли,
До утренней зари пытаясь протянуть.
Слюну, цепляя горло, всасывать невольно
И сглатывать ее по капле, по чуть - чуть.
Зажмутся дети в самый дальний угол,
Коленки голые зажав в худых руках.
И слезы-крапинки, размазывая уголь,
Дорожки черные оставят на щеках.
А рядом мать полуживая еле дышит,
Прижавши руки исхудалые к груди.
Губами синими, распухшими, чуть слышно,
Все что - то шепчет от заката до зари.
Бомбежка тишину за окнами заглушит.
И тот, кто скрыться не успел, уж обречен.
В осколки разнесет, ударом все разрушит.
Блокадный Ленинград разорван, измельчен.
Разъеден до костей, обтянут бледной кожей,
Кусками дряхлыми свисая с тел людских.
Иссохший без воды, изодранный прохожий
Тащил по улицам в мешках своих родных.
А небо в тучи собиралось - снаряжалось.
Молились дети, глядя прямо в небеса
С отчаяньем, ведь им теперь осталось
Считать секунды в ожидании конца.
Надежды схоронят, зароют годы - старцы.
Сглодавши все, что было, что нашлось.
И медленно сгниют покусанные пальцы,
Впитав в себя оставшуюся кровь.
Впитав все капли слез детей осиротевших
И тех, кто там лежать остался навсегда.
И тихий вопль их, чудом уцелевших
Рвет на кусочки наши небеса.
|
