Подножие Килиманджаро лакает терпкую синь
И запах гаванской сигары ему милее богинь.
Усталость конец облегчает. Плесни-ка, виски, моло!
О скольком не написалось, а вроде могло бы, могло…
А сколько еще осталось, о чем бы он точно знал!-
летящие карты на пол, гер Ленц в конец проиграл.
В дороге следы полозьев, желты от конской мочи.
Наверх, к ледяной вершине. Потише сердце стучи.
Снег сахарною глазурью, а после в пыль, в порошок,
Срезаемый лезвием лыжным. Лишний! Пусть! Хорошо.
Да как же он назывался? в Париже? Помнишь? Отель?
За деньги дорогой лгущих привычней идти, поверь.
Дающие хлеб насущный. И сладкий! Себе уж не лги.
У сук есть щедрые руки, богаче прочих других.
А помнишь, как было раньше? Без денег, комфорта, слуг!
Кварталы уставших прачек с изъеденной кожей рук.
Лиловым потеком краска ручьями на тротуар
С бумажных цветов лоточных на площади Контрэскарп.
Автобус зеленой тушей - жарою наполненный жук.
Ползет в равномерно точной цепи золотых разлук!
Люцерны зеленой тяжесть, и серебреный шалфей
На ранчо в вечернем небе - очерченный пик. Трофей
Давно догорающей жизни. Задолго до этого дня-
ружьем, припорошенным пеплом, в кормушке шального огня.
С улыбкою Гуинплена сужает круги гиена. Гниющая пахлава
Из страсти, кости и дела. Гангрена души и тела. Какие к черту слова.
Так вот, как она приходит! Распластанной птицей зла.
Вся жизнь на семи страницах и ту он не записал.
Прохлада ладони лижет. Над миром встает рассвет.
Он может быть в нем и выжил, только желания нет.
|
