Я пью и не чувствую теплого яда хмеля под языком, в листопаде нервных волокон,
в блеске глаз, на влажном окрике губ, лишь вчерашняя горечь, лишь фигура
умолчания. А на карих ветвях распускается май, а под ногами вьется дорога
из яшмы, а под рукой, случайная встреча старых знакомых, новые улья
слов, медоносно пачкающих вакуум мозга, воспитывающих терпение
и усердную хлябь самоанализа. Вот ласточка бросила перышком – приветствую;
в лязг проводов осела голубка; вот меня подхватило встречным течением
южной сырости и отнесло на солнечный берег; вот вступает оркестр
телодвижений в объятьях зари; а вот, и моя печаль – больная старуха
на костылях души, беззубый плачь бродячей звезды – она тоже прекрасна,
словно розы, падающие на грудь любимой, когда любимая засыпает, без звука,
без пульса, без преломления жизни в рубиновом сердце, и распластанная
свободой песня моря укрывает ее от чужих навязчивых взглядов.
О, время, ты даешь мне напиться чистого воздуха в парадном
платье нежного, свежего лоска майских озер, чтобы с большей дерзостью
впиться в мой слух криком стервятника.
|
