России – нет. Жидами храмы в семнадцатом осквернены. Я знаю, русские – упрямы, но здесь упрямства не важны.
История идёт по кругу, да, своего ты убивал, и жид тебе казался другом, и гимн - интернационал.
Твой бог – Ульянов-Ленин вечно на Красной площади лежит. История, дама, бессердечно веками дряблыми дрожит.
Подкрашена. Цветны румяна. Прямая старческая спесь. У развалившегося храма твержу себе – Россия есть.
Татарин проезжает мимо, ведёт на сдачу он бычка, на ферме мяргает скотина, летят по небу облачка…
Всё, как в семнадцатом, однако, иначе было, не сейчас, была пристрелена собака, и выдран, снят, иконостас.
Какой-то маленький китаец, в кожанке, видно, из ЧК, «наган» направил, ловко палец всё разрешил кивком курка.
Курили во дворе солдаты, шинели мятые, бинты, а мы, мы жили небогато, душой пред Господом чисты.
И как принять мне вновь Россию? Христос нас никого не спас. Хранится в Иерусалиме семейный наш иконостас.
Какой-то человек с бородкой, с глазами, чёрными, как смоль, в подвал спускается потрогать раз в год струящуюся боль.
29 мая 2011 г. С-Петербург
|