антиромантика, чёрный гротеск
Александр Чекан
ЛУНА В СКОРПИОНЕ
Раздвоение личности ста спившихся ангелов
В последнее время становится всё меньше времени. Блестят звёзды на небе нашего потолка. Мы никогда не родимся, но мы не перестанем пить и думать о тебе.
Ты помнишь нас, когда мы под самое утро скатывались со своего девятого неба, стучали в крышу твоего дома, а потом кидали на луну персиковые косточки? Ошарашенные кошки падали с облаков, когда мы смеялись, закутанные в нижнее бельё ангелы.
Ангелы разговорной лирики, изнуряющих искушений, проклятий памяти, бессменной веры и постельной драмы.
Мы сто характеров одной реальности, мы – дети, пасущие истину, таящие сто пороков, пьющие спирт из колодца Вселенной, поющие смерч в сплошном бездействии.
Тебе уже не хватит времени, становится тесно в просторах унитарности. Но мы продолжаем раздваиваться. Нас становится двое...
янв.1995
**********
Посвящение в идолы
Лэйк поёт, этот пьёт. Сид Баррет вечерами, неожиданно гася свет, разговаривает сам с собой на французском сленге. Ян Кертис опять влюбился.
Алёша Героин направляет свой горящий кукурузник на мчащийся со скоростью света трамвай. На его лбу выколото пунцовое солнце. Внуки Кобзона вечерами наигрывают старинные менуэты на гитаре Джимми Хендрикса. На эту гитару спустя два столетия некие гитаристы нацепят чёртика, сплетённого из шлангов капельницы.
Стучит зубами, испытывает старость. Бьёт в бубен, скользит по бисеру.
Верует в Хун-Каме, узнаёт по запаху.
Наваливаются сумерки, пить нечего. Хорошо.
янв. 1995
***********
Половое сношение
земные цари, сильные не от мира сего, осенние букашки, вешние серёжки.
Открытая калитка в палисадник, сторож с берданкой, ожидание, остров на севере, влюблённые глаза слепого индейца из племени чероки, соль, растворённая в артериальной крови и любовное признание, написанное этой кровью на её животе. Аргентинское солнце, чилийские кошки, ночная сиеста. Дымящие из-за угла окурки, тревожные сумерки, прохладные завтраки, стреляющие рельсы, мы безразличные. Гримасы участия, подмигивания верности, подозрение в святости, пожирание бисера. Остаток кальвадоса в фужере, скандальное взятие, танцы на воздухе, сказки о чём-то там, будни до одури.
Возвращение пьяного, грязного, бледного, счастливого. Остров на севере. Превращение в овощь.
Учащённое дыхание, прикосновение, прыжок на портьеру, удивлённое согласие, собачья преданность. Серьёзность, бешенство. Копыта в бархате, сапоги нараспашку, последняя рубашка. Остров на севере.
Четыреста тысяч букв шёпота украдкой, замочная скважина, залепленная жвачкой, радио с повышенной громкостью. Память нехотя, скамейки, кальсоны, взгляды сквозь стены, морская пена. Умный вид, пот со лба. Зарёванная песенка, заплёванная пепельница, зарезанный чужеземец. Клетка с Карлсоном, мухи с котлетами, аквариумные воши и чей-то образ чуть-чуть пониже сердца. Просторная комната, галактические часики, костры облегчения, кислородное голодание, сцены ревности, деньги, истерика.
Служба быта, суп из черешни, первый блин.
Взгляд с крыши на мутные тропические болота. Понимание сразу, человек перед отопительной батареей в пустом подъезде чужого дома. Остров на севере.
Раскрытая на пятистатысячной странице книга о вкусной и здоровой пище; лицо, размалёванное яркими марсианскими фломастерами, совокупление чижиков-пыжиков, мёртвые друзья и погибшие враги.
Пульс человечества, искусственная роза, пуговицы с камзола великого и главного. Стол. Искупление. Шум на улице, перстни на шее, падение давление.
А утром ты смотришь в окно, смотришь за море, в котором прячется заветный туманный остров. И всё, что тебе необходимо сейчас сделать - это закрыть кран, чтобы капли из его сердца не стучали так громко по твоим окровавленным нервам.
1995
*****
Бездушная Лурдес
Я поглощаю ультразвук, и ты становишься слепяще-невидимой. Моя темнота оттеняет твою ацетиленовую ауру и во всех многоярусных снах, этих золотых ювелирных заклинаниях, продолжает жить уже давно заледеневшее эго.
Погибает самое чудесное, но это неизбежно, это лучшее сочетание лучей и нот для моего сердца и для твоей уже никому не нужной жизни. Но как хорошо, что ещё можно дышать. Как прекрасно, что озон для тебя не ядовит, это значит, гибель не подползёт ещё ближе. Но знаки, но тени, но кома. И в космосе летит сообщение.
А тебе придётся проявить чудеса невозможного, чтобы через сорок секунд после биологической смерти улыбнуться этому миру. Потому что ты Демон, ты Солнце, ты Лурдес.
1995
*****
Центр тяжести
Пускай тысячи слов, бесполезных и слепых, потерянных на краешке волны, сойдутся в чёрном лотосе, как следы опоздавшего постоянной тревогой. Склонённые головы, долгожданная пыль, ОМ. Ты только прислушайся, но при этом не сходи с ума от этих тысяч слов невменяемых, оглохших, сильных, безнадёжных. Такие тонкие дни, такие непослушные деньги.
Задыхаясь, ветер слизывает все невидимые поцелуи с рук твоих прозрачных. Кровь и Ладакх. Ты и тени. Стены. ОМ. И буква никогда не слетит с волны, как рыбка с крючка, а в воздухе повиснут уснувшие тропики. И уж горы над городом, и солнце под листьями, и мы перед выбором. Нельзя бить живое. Я очень боюсь, что ты сильно боишься привидений. Прости.
1995
Штиль
Сегодня я точка пространства. И все города только у меня в перспективе. Сегодня ты уже всё и поэтому я оставляю тебя исчезнуть в дымный полдень. В неких иных вариантах я никогда тебя не брошу – ведь ты моя единственная координата в вечность. Но сегодня, слушая "Пинк Флойд" и леденея от ужаса, мне уж нет в тебе никакой необходимости. И это значит, что добродушный ветер, который, между прочим, знает всё на свете, напомнит мне, что это уже было. А серебристая, как горная крыса, грусть разбудит в ком-то другом геометрические страхи.
Я возвращаюсь без движения, не шевелясь, а зачем мне беспокоиться? У меня есть неповторимая ты, есть бездонная пропасть тьмы и охраняющий мне душу штиль.
1995
*****
Лето
Пустота сыпется из моих рук, как воздушные шарики. Возникает кислородная зависимость. Магнитная ось Земли раскалывает надвое ледяные зрачки третьего глаза. Со стен – немые лютики, а с картин – девочка-бутерброд. Не приходят на ум звёзды и, к счастью, не обуревает душу счастье. Скорость объявляется вне закона. Замедление втягивает жизнь как кристаллический вдох. Идти медленно, смотреть медленно, искать неспеша, следить неторопливо, знать плавно, с зеркалом сливаться медленно, девочку любить медленно. Жаркое лето провести в опустошённой бегемотами страшной стране Зимбабве. Хай, пипл!
Письмо из Сан-Лоренсо
Я – аргентинец. Как только что вернувшийся из-под земли дождь. Как обновляемый его тревогой мир. Как раздающий свои тени свет. Как в пламени свечи замёрзший мотылёк. Как согревающий ладони умирающий прозрачный я, глядящий в самые глаза своей ненавистной подруги.
В глухие куклы наигравшиеся дети. И город, пьющий из железа свежий ветер. Вольны ли мы хоть в чём-то в этой жизни? Если тебе случится ответить на сей вопрос, пускай не мне и даже не вслух, я подарю тебе 2 (два) бессмертия – одно для тебя, другое для твоей смерти. И можешь ко мне даже не приближаться, чтоб не ожечься о космический лёд моего дыхания, иначе я буду вынужден провести тебя дорогой слёз и страха и горя через все круги ада. Потому что я люблю тебя, хочу тебя, хочу быть с тобой, хочу быть в тебе. Потому что нельзя верить во что-то и в кого-то, а это значит – нельзя любить за что-то.
Почему тебе хорошо, когда мне так плохо
Знакомиться и видеться дальше и между четырёх нелепых звёзд замирать от волнения и зноя и сотен несходящихся маршрутов. Исходящий из ужаса бриз вслед уходящей в аорту тайне. Время. Какой восхитительный дом и даже замечательный день и "Джой Дивижн" на кассете и ты, ты, ты. Я гляжу сквозь эти стены, сквозь два твоих сердца и вижу последний танец змея как клубничный дым в голубоглазой смерти. Ты ночью тварь, а поутру богиня и нет никакого желания выбирать приблизительно хотя бы одну из тебя. Ты так чудесно лжёшь, так мудро губишь и так легко ненавидишь. А вчера мы, мы, мы. Вчера мы были враги и были рядом. Я буду в дальнейшем смотреть на тебя сквозь пальцы, равнодушно. Потому что когда ты входишь в тень, и на тебя падает тень, то ты сливаешься с тенью.
А я остаюсь.
Луна в Скорпионе
Как вода стремится к огню, так и душа тянется к могиле и земля провожает глазами Солнце. Полночь упрячет меня в невесомости, и я не желаю знать, каким образом смелые покоряют города, а если наглость – второе счастье, то мне не нужно никакого. Мне незнакомо отчаянье и всё равно, где растёт мандрагора.
Перспектива с волками жить предполагает неизбежные ежедневные многочасовые репетиции художественного воя на самодельную раскладную луну из белого картона. А что делать? В лес не ходить? Не видеть тебя? Не слушать пластинки Дженнис?
Дьявол спит, значит, говорить придётся мне. А тебе следует выслушать всё, до самой последней буквы. Это необходимое условие для продолжения летаргии. Это неоспоримое доказательство существования наших отношений, к которым у меня нет ни привязанности, ни доверия, ни даже внимания.
Где-то да, но не тут. Где-то возможно, но не здесь. Не сейчас. Мир разрушился, но тебе оттуда было не заметно. Мир разрушился. А тебя всё ещё вдохновляют падающие с неба звёзды, словно и нет другой забавы, кроме как смотреть на небо, чтоб увидеть космос. Оберегая в сердце надрывный, безупречно оттренированный плач тех, кого именуют санитарами леса.
И это замечательно, что восход Солнца я пойду встречать уже без тебя. Это главное. А всё остальное - пыль.
1995
*****
Снежный путь
Драгоценные камушки, ладушки, шоколадка, денюжка, печенюжка, выдох, вдох, кровь.
Дорога, город, гроб, гриб, выбор, благодать.
Случайно? Нечаянно? Тайно. Главное остаться любой ценой. Со мной. С тобой. С собой. С иной. С другой.
Кровь и летний вечер. Листья. Ветер. Тихо. Дружба. Зверство. Добрые знаки. Улица, линия, перекрёсток.
С тобой, с собой, где-то, как-то. Это усталость, подруга смерти. Это мудрость, загнанная в угол. В уголь. В дебри. В ужасы. В кошмары. Это та самая свобода, до которой мне уж не добраться. Собраться. Свернуться, распасться, разлететься на миллионы мотыльков, затихая, остывая, вспоминая с улыбкой, спокойной и тонкой.
Как это странно. Ведь я ещё не жил, а уже видел Стикс.
И вот-вот хлебну из Леты.
6.02.1995
***********
Птицы, пения которых лучше никогда в жизни не слышать
Солнце, которому я так нужен. Луна, которая живёт в моей душе, разбитой вдребезги полярными дождями. Возможно, я небо, но только если видеть его в Аргентине.
В улыбке чайных листьев судьба жить, лицо жизни, отражения сказочных персонажей.
Корона страсти, тихий омут, свеча могильщика, инкогнито, боги, конфискованные вещи убийцы. Жуткие катакомбы, где в холодных норах живут птицы, пения которых лучше никогда в жизни не слышать.
6.02.1995
***********
Иаиль. День тишины
Сегодня день тишины. Я стану молчать. Попирай, душа моя, силу! Пусть вместо меня заговорит чёрное зеркало, завёрнутое в синие облака и скалы. Я стану спать, как мудрый хищник, наевшийся колобков. Ждать, как хилый демон, переживший Конец Света. Реветь, как раненый Сатурн, которому справедливые архангелы только что вырвали сердце с корнями и мясом. Свистеть на лунный ветер. Нырять в базальтовый дым озверевшим микробом. Слизывать кровь и слёзы с её удивительных глаз. Улавливать видеосигналы ядовитым зубом и щуриться на радиоволны влюблёнными отпечатками пальцев. Потому что день тишины. Потому что безмолвию моему больше нет предела и моему пределу нет границы.
А наружу из-под земли, из-под кожи, из-под меха, из-под тьмы прорастают морские леса и лисы и лица и золотые змеиные кольца.
К ногам её склонился, пал и лежал, к ногам её склонился, пал; где склонился, там и пал сражённый.
6.02.1995
***********
Вода
Солнце – это моя религия.
Свет – это траур в разломах радуги.
Имя мне – Легион, ибо меня множество.
А вода – это просто вода, ромашкин корм.
Вода – это Дао.
1995
****
Жизнь как самый мучительный способ самоубийства
Скажи мне, для чего ты носишь при себе зажигалку? Почему твои удивительные локоны вынуждают меня прибегать к ненавистному ясновидению? Мне душит горло волна божественного стёба, но сейчас ты очень нужна мне, агнец чёртов, и ты поймёшь всё сама, увидев мои исполосанные руки. Пускай другие смертные ломают зубы о моё сердце, всё равно я уже давно дышу летящим снегом. Не сочти меня безразличным, я просто почти совсем не задаю тебе вопросов. Мне всего лишь нужно знать, отчего ты плакала тогда и за что просила прощения. Ты – шёлк, а я – солнечный ветер. Я ухожу в межатомные дали. Потому что силы природы раздирают мне на части душу. Потому что бледнолицые братья желают мне смерти. Подари мне секунду любви, ты видишь – я умираю. Моё волшебство стирает меня с лица планеты, потому что я лучший.
1995
****
Туманность Андромеды
Мы поедаемые землёй мелочи. Мы, навеки разлучённые движением, поедаемые землёй мелочи. Становится грустно обитать в красно-зелёной траве клочка мира, оторванного от планеты бесчеловечным взглядом, полным безграничной любви и безоговорочного доверия. Стерегущие ворота покидают свой пост, уходя по направлению к голубовато-белой звезде Азельфафага из созвездия Лебедь, где цветёт куст Долгого Ожидания, питающийся энергией мёртвых душ и сводящий с ума всякого, кто коснётся шипа, на котором написано слово "единение". Здесь начинает жизнь то, что принято считать нереальным.
Вот оно и вот то, другое, но рядом мы, пожираемые землёй мелочи. И это даже не мы, а нечто иное, чужое, постороннее, которое зачем-то внушило нам, что мы – это мы. Отсюда вся эта грызущая горло блажь, что сначала мы были единым целым, а потом расползлись на взаимоопасные мелочи, всё более и далее отдаляясь, каждое по свою землю.
И плывущее по студёной воде никогда не заплывёт за горизонт, потому что горизонт – это всего лишь компромисс бесконечности и смерти.
Едва видимые, будто прячущиеся за бездушной тьмой, звёзды осторожно ползут по долгому кругу. Этот, наполненный ледяного кошмара и тревоги, мираж, поджидает нас, глухих и счастливых.
1995
****
Рана
Благо, ты не знаешь – этот дождь пришёл по твою душу. Славно, ты не веришь – эта звезда зажглась, чтобы защитить твоё сердце. Теперь судьба твоя перечёркнута чернильным огнём, а крылья твои увлекут за собою встречный ветер.
Исчезая, ты всё поймёшь и даже забудешь своё имя, чтобы в мучительном, но необходимом бездействии принять самое страшное и роковое в своей жизни решение.
17.04.1995
*********
Молния
Сойдя со стратосферы, молния обретает себя в сетчатке неудивлённых глаз, продолжаясь электрическим разрядом, когда звонит телефон в доме, где нет ни единого живого существа. Незабываемый звук, подхваченный ближайшей к небу тучей, растворится беспросветно среди липкого страха весны и мнимой тревоги расстояния, которое предстоит испытать человеческой душе, в последний раз глядящей с Луны на Тихий океан.
Молния растворяет себя немедленно на дне глазного яблока как пойманная в капкан жизни смерть.
Молния разбивает себя, как зеркало, на миллиарды осколков и остаётся собранной, чтобы знать, чтобы видеть и слышать, чтобы отвергнуть идею, будто прошлое уже прошло, а будущее ещё не наступило.
Так, с помощью меня, молния утверждает себя в этом изумительном мире.
7.04.1995
********
Магеллановы Облака
На Солнце нет пятен – это точно. Это единственное, в чём я уверен на сегодняшний день. А тревожит меня лишь ветер перемен в самом сердце. Глаза угадывают тонкие намёки и пора уходить – огнедышащие грозовые птицы уже напали на след. Уходить, рассекая ледяную паутину азотно-кислородного месива.
Чем чаще я вспоминаю о смерти, тем больше убеждаюсь в том, что всё должно быть иначе. Душу мою пусть сожрут могильные черви, а освобождённое от неё тело взовьётся в небо и выше и дальше – в открытый космос. К Магеллановым Облакам. Возможно, там, где-то там дом мой.
1995
****
Бельгийский сон
Ты перламутровая и утренняя, я давно тебя не видел и вот, кажется, заскучал. Я снова опоздаю к тебе, потому что очень спешил. Я всегда опаздываю к тебе, но это ничего – в любом варианте я всё равно ближе. А ещё сегодня вечером в 20.00 ты перестанешь быть единственной. Жаль, но присутствие тебя важнее, чем отсутствие любви, и наоборот. Почему в этот день всегда дождь? Эх, засмотрелся я в летящие сквозь контуры домов тени деревьев и они шепнули мне, что совсем скоро станет совсем поздно. И мне придётся выбирать. Мне придётся остановиться. Оставить тебя. Отдать тому, кто совсем тебя не знает. И остаться тайной твоей, чтобы ты вспоминала меня в минуты безысходности и тишины, которые, увы, не за горами. И тогда спирт станет мне и росой и розой, и сестрой и любовницей, ибо теперь сердце моё стерильно и праведно, а душа легка и солнечна. Я увижу голограмму твоей формы. Я поцелую прохладный воздух на балконе четвёртого этажа. Я обниму температуру твоего тела. И запомню навсегда твои слёзы – так плачет вечность. Никогда уже некий самый добрый волшебник не исполнит твоих желаний – ты теперь с ними.
А мне никто не нужен – я сам себе мир, путь, жизнь. И только хочется сгинуть.
1.06.1995
Нет выхода
Ночь почти прошла. Где-то, где-то далеко-далеко отсюда, на чей-то безымянный подоконник села серебряная ворона с золотым клювом. Ты это тоже почувствовала. Значит, всё будет хорошо. Вот, тебе время уходить.
1995
****
Лебедь белая
Не в силах побороть в себе тревогу и мысли, она плыла по снегу и искала кладбище. Отражения её взглядов так и не смогли вырваться из сугробов настоящего. Я звал её, но она любила. Любила, а вокруг – снег, лёд, холод. Любила.
1995
****
Северный Полюс
Одного движения достаточно для сотворения мира.
Одного слова достаточно для прекращения страха.
Одного человека достаточно для обретения счастья.
Одного взгляда достаточно для появления смысла.
1995
****
Невыразимое
Включили свет и лицо, примёрзшее к стеклянному окну, стекло на ковёр и обрело бесконечность.
1995
****
гротеск.
|
