Как-то раз (уж вспомнить точно нынче даты не берусь),
порешил я, братцы, срочно, обойти походом Русь.
Так подумал, что ж от сплетен мне о ней судить зазря,
коль и сам могу при свете поглядеть на всё подряд.
Сколь сиротке собираться. Подпоясался, да в путь.
Лишь соседка рад стараться: «Ты ж вернуться не забудь!».
Только я того соседа помнил с ранних малолетств.
В нашей веси всякий ведал, он задира да подлец.
Ко всему ещё завистник. Сколь об этом не ряди,
всяко слово сглазом виснет, коли хочешь уходить.
Потому его не слушал. Лишь ворота на запор
запер молча. Скушал грушу. Да взглянувши на забор,
от двора родного прочь зашагал, расправив плечи.
Лаптем пыль дорог толочь без поклажи всё же легче.
Кто-то скажет, что-то в сказке смеху вовсе не видать,
да бродить путём-дорогой - не велика благодать.
Ты, милок, коней ретивых придержи, не срок ещё.
Может я писец ревнивый, вижу в том и свой расчёт.
И припомни: без причины, виды явной дурачины
кроет в ложные личины зубоскальство от мужчины.
Долго ль, коротко скитался, но однажды в летний вечер,
я случайно оказался в чаще возле тихой речки.
Тишь да гладь. Журчит водица. Над водою виснет птица.
Благодать…. Спешу умыться да прохлады вод напиться.
Лишь от глади оторвался, за спиною треск раздался.
В душу с мысли страх сорвался, за которую держался.
Что за напасть. Кто в глуши веток сухость ворошит?
Кто там мир покоя рушит, да тревожность сеет в душу?
Глянул в бок…. Карга-старуха среди сосен проявилась.
В толк не взять, откуда в чащах эта дряхлость появилась.
Без помады, не умыта. Будто та, что за корытом
старца с белой бородой гнала к рыбке золотой.
Может всё же это марь (хоть и лбом о сук ударь,
чтоб исчезла навсегда, как на солнышке вода)?
А она уж в ухо дышит: «Понял, к чьим владеньям вышел?
Все ведь сказочники пишут. Нешто про меня не слышал?»
«Ты бабуля погоди, тут ликбез свой разводить.
Ну-ка, встань-ка впереди… Мы ишо раз поглядим.
Вот. Теперь признал. Ну точно. Даже имя вспомнил срочно.
Чтоб не тыкать наугад… ты ведь, бабушка Яга…?
Ну конечно. Кто ж ещё, станет шастать ночью лесом
не заботясь ни о чём. Только за каким вот бесом
ты слоняешься меж пней? Днём-то всё-таки светлей».
Встала бабка подбоченясь. Взорами в прищур поводит.
Молвит тихо, без значенья: «Это как же так выходит.
Люд простой меня нисколько не боится больше, что ли?
Нет и страхов уж настолько от моей зловредной воли?»
Сам не знаю отчего, жалко стало мне старушку.
Лишь от жалости щедрот, я закон от правды рушу:
«Что ты, что ты…. Бог с тобой! Все боятся, как и прежде.
Только от иной заботы, уж живут давно в надежде.
Не серчай на них, мадам. Ой, прости, мадемуазель.
Я сужу ведь по годам. Да и что ж видать отсель?
Ты бы лучше по укладу приняла б меня как надо.
В гости, что ли позвала б. Мы присели б у стола.
И об том, об сём без спеху погутарили б со смехом.
Чтобы сказ не вышел скучным, а рассказчик больно ушлым,
коротко скажу вам так. Будто новенький пятак
через час сиял я ликом, лишь от благости великой,
сидя за столом в светлице у старушки-молодицы.
Самоварчик звонко пел, в пару кротких децибел.
Кот под боком умостился. Слог певуч в беседах лился.
в общем… было по-людски. Ведь к Яге пришёл, не в скит.
Перед сном она, при свечке, постелила мне на печке,
пожелавши от души, чтобы сон мой плыл в тиши.
У реки я чуть продрог, вот и спал без задних ног,
без нужды о глупых бденьях, погрузившись в сновиденья.
В вере я теперь до драки: про бабулю всё - лишь враки.
Добрый, тихий человек. В одиночестве свой век
чьим-то умыслом влачащий в дальних дебрях дикой чащи.
И с ногою перебор. Это ж только тать да вор
от незнания стенает, будто ножка костяная.
Две нормальные ноги. Хоть в избе почти ни зги
не видать, чтоб разглядеть. Коли сильно порадеть,
всё ж увидишь, у бабули, вовсе даже не ходули.
Так что, неча зря глумиться над старушкой-молодицей.
Поутру прощаться стали. Ждут неведомые дали.
Бабка в тряпку образок, да со снедью «тормозок»
на дорожку собрала. В слове миг не соврала:
указала где ступать, где трясины, гать да падь.
Мне брехать вам нету смысла. Говорю как есть от мысли.
Жалко было уходить. Хоть и по сердцу бродить
мне давным-давно окрест. Стало жалко. Вот те, крест!
Ты, коль будешь в том краю, справь-ка просьбочку мою.
Поклонись старушке низко, за тот миг в пути неблизком,
где случилась наша встреча. Мне ведь вроде как полегче
жить теперь, и верить свято, что лесной тиши упрятан
не злодей какой ужасный, не мучитель к горю страстный,
а отшельница-ведунья, бабка, добрая колдунья.
© Владимир Дмитриев
|
