/Из «Записных книжек энергетика шахты»/
2-й рассказ.
-----------------
А у меня наоборот
с женою в жизни было.
Прожил я с нею только год
и думал, что любила.
Её-то очень я любил,
Как с нею повстречался,
ну, полчаса поговорил
и ей в любви признался.
Когда её поцеловал,
она аж растерялась;
потом, когда к себе прижал,
чуть-чуть заулыбалась.
Я ей жениться предложил,
она в ответ молчала.
На грудь я руку положил,
как водится, сначала.
Она её сняла с груди,
как осторожно сдула.
«А что же будет впереди?» –
с улыбкой я подумал.
И руку положил опять,
но более нахально.
Вдруг начала она вздыхать
по-детски и печально.
«Ну что ж, детдомовка ведь я,
меня легко обидеть.
Уже не раз меня дядья
своей хотели видеть.
И ты такой же, как они?
Тогда давай, послушай,
скамейка вот стоит в тени,
возьми сиротку, кушай!»
О, как её я целовал,
пытаясь успокоить!
Себя скотиной называл,
что мог её расстроить.
И говорил, что пусть со мной
и чёрта не боится.
Вот только станет мне женой –
во всём и убедится.
Ей только месяц, тридцать дней
ещё быть, как невесте.
Потом поженимся мы с ней,
и будем вечно вместе.
Её совсем заговорил,
болтал напропалую.
И с губ её я бражку пил,
без устали целуя.
Над шелестящею волной
в ночи, как вакса,
здесь стала мне она женой
ещё до ЗАГСа.
Привёл в родительский я дом
её после детдома,
считай, почти что босиком,
лишь с парою котомок.
А в них лишь майки и трусы,
казённое пальтишко.
Она казалась без косы
подстриженным мальчишкой.
Косу запрячет под берет
и как пацанчик будет.
Одно скажу: красивей нет,
когда косу распустит.
Росточком – только до плеча,
стройна, как тополёчек.
Порой хотел бы рассерчать,
да нет на это мочи.
С отцом и матерью они
не то, чтоб полюбились,
но вместе проводили дни
и, в общем, подружились.
Полгода вместе жили мы,
потом квартиру дали.
Я помню: также в эти дни
был награждён медалью.
Как молодой шахтёр-герой
был на каком-то съезде.
Потом в дом отдыха с женой
на целый месяц съездил.
Домой вернувшись, приобрёл
в квартиру мебелишку:
диван-кровать и шкаф с бюро,
и стулья, и стол-книжку.
Отец и мать купили нам
в подарок телеящик,
чтоб мы могли по вечерам
сидеть друг с другом чаще.
Но что-то чувствовал порой,
что где-то есть заноза, –
то вдруг она, как за горой,
то в сторону заносит.
В постели стал не очень мил:
то вдруг мешает что-то,
то то да сё, то нету сил,
то просто неохота.
Какой-то холод промеж нас,
но нет причин раздора.
Подумал, было, я про сглаз,
про силу наговора.
Ведь есть такие – им всегда
чужая радость в зависть,
и счастье прёт из них, когда
сумеют всех ославить…
Да, я забыл ещё сказать:
она сидела дома,
любила книжечки читать,
ходила по знакомым.
И собиралась поступать
она весной на курсы.
Отец ей взялся помогать
во всём, в чём был он в курсе.
Отец – хороший инженер,
на вид лишь, как убогий.
В науках точных просто зверь,
и помогал он многим.
К родителям моим домой
она ходить любила.
Сначала только лишь со мной
туда она ходила.
Потом за помощью одна
шагала и в метели.
С отцом частенько допоздна
за книжками сидели…
Весной экзамены сдала,
на курсы поступила.
Жизнь в русло, кажется, вошла.
Всё стало, как и было.
Улыбки, шутки и любовь,
когда и где возможно.
Но в сердце ныла, ныла боль,
что это всё подложно.
*
В июне было. Уходя
на смену утром ранним,
я куртку снял свою с гвоздя,
и палец им поранил
Прилично так вот разодрал,
со зла, подумать, будто.
Другой рукой порыв зажал
и так пришёл в медпункт я.
Медбрат меня перевязал, –
начальник аж смеётся.
«Иди домой, – он мне сказал, –
сегодня обойдётся».
Зашёл в столовую, купил
там две бутылки кваса.
Одну тот час же пригубил,
другую взял в запас я.
И в бодром духе зашагал,
как конь в подпруге.
Но дверь открыл и… задрожал
я, как в испуге.
Мне показалось, что воры.
Но голоса знакомы!
Я затаился до поры,
меня ведь нету дома.
– Ещё разок! Как хорошо!…
– Ты – чудо! Мастерица!
– Но как бы муж вдруг не пришёл…
Что в спальне там творится?
Дверь приоткрыл. Всему конец!
Неужто, в самом деле
моя жена и мой отец
средь дня в моей постели?!
Она сидит на нем верхом
и скачет, как на кляче.
А он, гнусавя шёпотком,
от наслажденья плачет.
Я их не бил, не трогал их.
Не бил я и посуды.
Но посинел он и затих,
услышавши: «Паскуды!»
Врачи сказали, что инфаркт, –
отец давно был болен.
И подтвердил потом суд факт,
что я в том не виновен.
Жена сбежала в тот же день.
Куда? – никто не знает.
Но по сегодня её тень
меня всё донимает.
Наша реакция
-------------------
Мы молчали, слушая рассказы,
а вернее – исповедь души.
Кто-то тёр глаза, лицо измазав,
кто-то вздохи матом заглушил.
Рядом – смерть, заложенная нами,
силой, может в миллионы тонн.
Души вороша себе словами,
мы себе не сознаёмся в том,
что в мгновенье – где-то бут сорвётся,
где-то кто-то что-то позабыл,
и вселенная для нас взорвётся,
превратив нас в нереальность, в пыль.
Это дремлет в недрах подсознанья.
Жизнь с её пороками сильней!
Потому исполнены вниманья,
прикасаемся сердцами жадно к ней.
И чужая боль своей дороже.
Сопереживаем. Только вот
подсознательно мечтаем: «Может
нас такое в жизни обойдёт.
Кто-то, помню, тихо подытожил:
«Баба, хоть невеста, хоть жена,
словно «мина», как взрывчатка тоже,
может жизнь разворотить до дна!»
А другой с улыбкою заметил:
«Братцы, мы на то и мужики!
И живём мы с вами тут на свете,
чтоб вести себя, как взрывники –
быть внимательным, не допускать ошибок,
ну, а если, то один разок!
Мир наш неустойчивый так зыбок!
Надобно побольше нам улыбок
и катить по жизни свой возок.
Ведь дорога наша так мгновенна!
Но не зарываться чересчур.
Да и помнить надо непременно:
баба – лишь всего бикфордов шнур.
И всегда от нас зависеть должно,
быть ему горящим или нет.
И пускай, когда это возможно,
всем нам раем будет этот свет!»
Середина – 60-х
|
