Она развязала мне руки, и я доверился течению, чтоб оставаться самим собой, инерцией творчества. Посмотрим, послесловие – лучшая чаша весов, и мудрость ошибки – лучшая доля. У зимы два лица – холод и радость от предвкушенья тепла, не забывай об этом, разливая одиночество по бокалам крещенской ночи. Ты захотела рифму – я отправил тебя на рынок – тогда, ты обвязала мои слова полевыми цветами – спасибо; каждая татуировка на моей коже превратилась в букву твоего имени, двукратно прочтённую, как заклинание, вырезанную неуловимой волной черноморского интермеццо; но всякой красоте – своё время; мы уходим не попрощавшись, срываясь протяжной наэлектризованной ноткой лживой покорности обстоятельствам времени-места, словно сентябрьские отголоски лета; у прозы – своя поэзия – стихия стихов, истертая в тусклый столб пыли, вросший нервом метели в голую землю. Пустота – это не больно, это даже немного приятно в январском сквозном эхе, среди застывших обочин, каменно-снежных лепестков крыш и пощёчин хрустального воздуха; пустота – это то, что всегда остается после – но, до послесловия…
|