Мой календарь весь в решето от дыр,
Ещё три дня и я уйду на волю.
Прощай, тюрьма, братва и командир,
И камера прощай с моею болью.
Семнадцать зим, семнадцать долгих лет!
Ведь ни гроша, чтоб судьям дать на лапу.
И мне пришлось не за себя держать ответ,
Горячий тур достался по этапу.
Я был пацан, теперь уже седой.
Не закричать по-детски мне, не засмеяться.
А по ночам все видится конвой,
И как меня прикладом, чтоб размяться.
Безумным зверем исступлённо выл,
Зубами вены перегрызть не в силе.
Кто нож подкинул, я не позабыл.
И им напомню, если позабыли.
Спрошу я с них за умершую мать.
Она одна мне верила как прежде.
И лишь она была готова ждать,
Больное сердце жило на надежде.
За что мне, суки, выпал этот крест?
На ком вина – тот ездит на Канары.
А здесь тайга на сотни верст окрест,
Здесь ненавидят ночью даже нары.
Я помню слезы милой на суде.
Она клялась: дождусь и не забуду.
Давно в моей всё проклято судьбе,
Девчонка замуж вышла за иуду.
Всего три дня и радостный звонок
Объявит мне – пришел конец урока.
Встречай, свобода, отмотал я срок.
Трясись, паскуда, не мотавший срока.
Он мне ответит за убой души,
За то, что больше не завяжешь рану.
И в сердце злость уже не потушить.
Не спрячут деньги, всё равно достану.
Потом… Не знаю, что потом желать.
Мой выбор сделан, нету или-или.
И лишь одно останется сказать:
Последнее прости у мамы на могиле.
|
