Был склонен к изученью языка порочных женщин,
Вдыхал лежалый снег, подать весну распоряжался,
И не желал любить в силу привычки, и душу продал августовским грозам,
И обладал свободою пропить талант, и когда рыжий вечер
В коробках спичечных домов палящим солнцем умывался,
А чаша улиц, забродившая людьми, скрывала его строки, его слёзы
На иглах ветра, насыщал страх страха и питался жаждой жажды;
Случайно брошенным словцом менял весь ход вещей,
Вынашиваемый тысячелетья. Что ему надо? Так ему и надо!
Лишь благородно бы сыграл…Прелюдии, этюды, всё не важно,
А важно, только смерти улыбнуться, жечь кремовых свечей
Тоскливый воск, и в топь крови марать бумагу,
С десятой музой переспав, и пухом с заголовков гор
Набить глаза, залить усталость тяжестью воды и светом
Из недр проклятья, нарядившись в буффонаду.
Был непреклонен в изученье боли,
Вдыхал осенний мрак, хранил объедки лета
В просоленном блокноте, и когда вечер кумачовым адом
Спускался на колени – умирал во сне,
Без страха и без жажды, лишь любя прохладу
Глубокой тишины тысячелетий.
|
