Внутренняя пустота, обнаженная внешним блеском – обманчивый запах весны.
Выжидающий холод скучных скамеек, грязный снег на подошвах скверов –
моя вера, перелётная птица, ещё сильнее своим отчаяньем.
А счастье – это, когда ты понимаешь, что ты – счастлив;
счастье – в час по чайной ложке – слишком много для настоящей любви,
ведь наслаждение – другая боль; и я пью нектар одиночества с вешнего лепестка свечи –
бальзам забальзамированной философии жизни,
где в смерти желания - жизнь жалует новый плод наслаждения,
для подпитки новорожденной жажды, во имя страдания.
А по обочинам, ещё, кажется, дышит траурный цвет прошлогодней травы –
тоже была любовь – про себя, сыграю ей Баха, на память, по памяти
античных проветренных мхов и лишайников с запавших погостов.
Глоток горячего кофе, табачная аура, кошка в ногах –
вполне неплохо – играет Бах…
Вечный ветер, вечер метит, плетью – бесполезная трата мысли –
надо меньше писать, чтобы было, чего умолчать, стиснуть
тьмою душевной, оставить себе – в наказание...
Следом бесследно восходит ненависть ночи, о здание иносказаний
дождём разбивается сердце, провожаю северное черноокое облако,
проваливаясь в неподъемную лёгкость сна (есть ли сны после смерти?)
И под утро, когда надлежит опаздывать, где опоздание,
как признание ненадёжности времени, под утренний побелочный смог,
я смогу рассказать себе, что-то большее, чем есть просто надежда и вера,
под утро, когда опалятся первые розы в букете апрельского солнца,
и обманчивый запах весны переполнит чашу терпения.
|
