Остыло пламя запада, и черви ночи прогрызли бреши звёзд на трупе тишины. Зарёю чёрной ворон вскинул очи – очаг теней, свечу сырой земли.
Взмахнул крылом, осыпал реку пеплом, над ядовито-лунною травой рассеял сон, псалом души предсмертной, и нежно опустился в чей-то дом.
Там был, возможно, я, или, ещё кто – чужая жизнь, сворованная мной. Шёлк ворона укрыл метелью окна, и я шагнул покорно в плен ночной.
Я не жалел оставленного крова, я стал рекой – земли хрустальной раной – и корень взгляда в бронзе дна речного пророс голубоглазым океаном.
|