Он приходил с работы пропотелый,
Кряхтя, снимал в прихожей кирзачи,
И, водрузив на стул большое тело,
Приказывал: «Давай-ка, мать, харчи!»
И мать, спеша, несла борща тарелку,
Потом (о горе наших бедных мам!)
Она в шкафу приоткрывала дверку
И наливала папе «двести грамм».
Он выпивал их медленно и чинно,
Как будто совершал какой обряд.
А младший брат смеялся, дурачина,
Бог весть чему в свои тринадцать рад.
Нам в детстве всё казалось «понарошку»,
Ну где нам было взрослого понять?
А батя ел свой борщ, махая ложкой,
Как будто он не ел четыре дня.
А вскоре становилось в доме тихо.
И крались мы к заветному столу.
И капли, что отец не допил, лихо
Глотали, обжигая всё во рту...
Так стал для нас впоследствии привычкой
Застольный тот отцовский ритуал.
Но вот однажды батя нас с поличным
На месте преступления застал.
Я «хвост поджал» в предчувствии расправы,
Бочком из кухни выскользнул братан.
А батя сел, плеснул ещё «отравы»
И пододвинул мне второй стакан.
Он был нетрезв, он был со мной на равных,
Хоть я на равных с батей быть не смел.
Ведь я не рыл с ним вместе котлованы!
А водку пил...
И хлеб отцовский ел.
5 мая 1985 г. – 25 мая 1987 г.
|
