Он приходил с работы пропотелый, Кряхтя, снимал в прихожей кирзачи, И, водрузив на стул большое тело, Приказывал: «Давай-ка, мать, харчи!»
И мать, спеша, несла борща тарелку, Потом (о горе наших бедных мам!) Она в шкафу приоткрывала дверку И наливала папе «двести грамм».
Он выпивал их медленно и чинно, Как будто совершал какой обряд. А младший брат смеялся, дурачина, Бог весть чему в свои тринадцать рад.
Нам в детстве всё казалось «понарошку», Ну где нам было взрослого понять? А батя ел свой борщ, махая ложкой, Как будто он не ел четыре дня.
А вскоре становилось в доме тихо. И крались мы к заветному столу. И капли, что отец не допил, лихо Глотали, обжигая всё во рту...
Так стал для нас впоследствии привычкой Застольный тот отцовский ритуал. Но вот однажды батя нас с поличным На месте преступления застал.
Я «хвост поджал» в предчувствии расправы, Бочком из кухни выскользнул братан. А батя сел, плеснул ещё «отравы» И пододвинул мне второй стакан.
Он был нетрезв, он был со мной на равных, Хоть я на равных с батей быть не смел. Ведь я не рыл с ним вместе котлованы! А водку пил... И хлеб отцовский ел.
5 мая 1985 г. – 25 мая 1987 г.
|