Пришла ко мне пьяная Муза и села, качнувшись, за стол. «Давай наливай, - говорит мне, - и после начнем разговор».
Ну, надо так надо. Бутылку я быстро из шкафа достал, набулькал вина по бокалам и Музе один передал.
«Ты, - мне она прямо сказала, - уже исписался давно, мараешь напрасно бумагу, стихи же твои – как говно.
Кому ты поешь? И за сколько? Зачем открываешь свой рот? Ты мог зарабатывать столько, что жил бы без бед и хлопот!
Всего-то и надо – кантату во славу вождя сочинить. Так нет же! Он, видишь, не может, Противно ему, стало быть!
А водку хлебать не противно? А пьяные слезы ронять? Рыдать у меня на подушке и жалость к себе вызывать?
Ах, ты меня слушать не хочешь и морду воротишь? Ну что ж. Живи, как душа твоя просит, но больше меня не тревожь!»
***
Она говорила все громче, и рюмку за рюмкой пила, а после внезапно уснула, свалившись у края стола.
Я Музу свою потихоньку на мягкий диван положил, укрыл ее стареньким пледом и свет за собой потушил.
Потом я присел у окошка, взял ручку, бокал и тетрадь, достал сигарету из пачки и начал стихи сочинять.
Про то, как однажды под вечер, при полной, блестящей Луне, прекрасная, юная Муза явилась, как чудо, ко мне.
Их комнаты храп раздавался, трамвай за окошком звенел, а я все черкал по бумаге и сладкие песни ей пел.
|