- Скоро улетаешь?
- ... Почему вы решили, что я прилетел и должен улететь?
- Я частенько гуляю по этому пирсу, особенно в последнее время. Прихожу сюда глядеть на воду и встречать солнце. За много лет я не видел никого, кто таскался бы сюда в такую рань с такой завидной регулярностью, как ты. Смотришь на волны с жадностью, запоминая их игру, будто прощаешься с ними, знаешь, что, улетев, не скоро увидишь такую воду... Ты похож на человека, которому дорого одиночество.
- Я взялся бы с вами спорить, но одиночество дало мне возможность много думать, и о нём тоже. Теперь я понимаю, что одиночество не меньше дорого тем, что живут в нём и страдают от него, чем тем, что в нём нуждаются.
- Но это совсем не одно и то же.
- Разумеется, нет...
- О чём ещё ты думал?
- Обо всём: какая-нибудь книга, американские социальные программы, теория относительности Энштейна, симпатичная знакомая, симпатичная незнакомая, роль художника в современном обществе, смысл жизни человека, смысл жизни неудачника, Бог... Я не помню, не запоминаю. У меня даже была мысль записывать свои размышления, вести что-то вроде дневника.
- И что же не стал?
- Испугался, что всё запишу и не о чем будет размышлять. Чем тогда кормить одиночество?
- Появятся новые мысли. Некоторые, может, будут на старые темы, но другими. Наверно, интересно было бы сравнить.
- Знаете, мне моя жизнь кажется движением по горизонтальной прямой без каких-либо отклонений вверх, или вниз, медленным движением от точки к точке, от начала к концу. Кажется, что это длится уже бесконечно долго, хотя мне всего двадцать и я точно знаю, что раньше всё было иначе, не так... Я не понимаю, почему всё изменилось.
- Но если изменилось раз – изменится ещё?
- Я не верю, что люди слишком способны меняться. Вернее, они могут меняться тысячу раз, пока не найдут себя, т. е. пока не перестанут стараться быть такими, какими они хотят, или хочет кто-то ещё, пока не прекратят гнаться за чуждыми им принципами и соответствовать чуждой им морали, пока не прекратят лгать себе. И всё время, каким бы толстым и плотным не был слой лжи, нравственность будет сквозь него светится.
- Нравственность? Любопытно, но...люди под этим словом обычно понимают что-то совсем другое. И, кажется, именно то, что ты недавно назвал ложью.
- Да, но это святая ложь. Она создавалась многими веками, чтобы сделать человека...
- Человечным?
- Да, что плохо в том, что кто-то, пристрастный до власти и насилия, старается услужить другим и делает добра в два раза больше кого-либо лишь от осознания того, что это хорошо и правильно, или бессознательного старания угодить в общепризнанное клише человечности?
- А тебя можно поздравить с обретением нравственности, ты нашёл себя?
- Спросите ещё: счастлив ли ты?
- Извини, я не хотел над тобой издеваться.
- Разумеется, я стараюсь себе лгать, стараюсь, чтобы не утонуть, чтобы жить и оставаться человеком.
- Неужели для других людей стараешься?
- Конечно, нет, для себя.
- Но зачем, если если это приносит такие муки?
- Я боюсь...
- Того, что ложь окажется правдой, а правда ложью? Того, что ты проживёшь жизнь в заблуждениях, или боязни заблуждений? Того, что существует то, во что ты перестал верить, найдя себя? Я меньше всего хотел бы говорить о себе... Я живу каждым днём, вернее, каждым утром, и, быть может, ещё десяток таких утр встречу. Конечно, на больничной койке я встретил бы гораздо больше утр, но не таких. Это было бы «медленным движением по прямой от точки к точке». Здесь я могу насладиться свободой и одиночеством, свободным одиночеством, которое сладко, как никогда. Скоро поднимется жара и я пойду домой, где меня весь день будет любезно атаковать орда заботливых родственников и друзей. Я-разваливающееся трухлявое бревно, которое через несколько дней, быть может, рассыплется окончательно, а ты... Подумай, кто из нас счастливее, подумай почему?
Думать не нужно было, всё было ясно, да я и не мог в ту минуту. Я долго молча на него глядел, ошарашенный тем, что не замечал до сих пор его нездоровый вид. Мне стало немного совестливо от этого, но ненадолго. Скоро мою совесть заглушили злоба и зависть к этому человеку, этому счастливчику, который всего лишь верил в Бога.
Скоро стало жарко и мы разошлись, попрощавшись.
На следующее утро я не пошёл на пирс, лежал в постели, мучаясь от бессонницы и думал. И через утро не пошёл. А в день вылета снова очень захотелось посмотреть на воду, попрощаться с океаном. Ещё хотелось увидеть больного старика, чтобы сказать ему спасибо, но он не пришёл.
|
