Прости, я не помню, как пахнут отрепья сожженной бумаги, как выглядят анонимки. Не помню, как шепот звучит. Не помню, как в скромности чахнут потупленных взоров овраги. Прости, и подавно не вспомню, как рвущийся атлас трещит.
Прости, я забыла, как падать без чувств на холодность порфира, в надежде, что руки подхватят, поспешно развяжут корсет. Прости, реверансов экзамен я очень давно провалила. И очень давно потеряла пустой танцевальный билет.
Прости, я не помню, как в вальсе кружить по блистательной Вене, и я совершенно не помню, когда открывают сезон. Прости, но давно не стрелялись два истинных джентльменa, за право меня обесчестить, поправ гуманизм и резон.
Прости, я не помню, как боком в седле за подстреленной ланью, скакать по просторам хозяйским, надев амазонку до пят, как бросить (едва ль ненароком), махнув обессиленной дланью: "Ах, нынче я так притомилась!", и падать с седла нарасхват.
Прости, я забыла как в ложе сверлить конкуренток лорнетом, Забыла, как прятать улыбку в охапку алеющих роз. Забыла, как с тихим: "О, боже!" извлечь ридикюль с пистолетом, на собственный бюст покусившись. Наверное, это склероз.
Прости, я не помню, как веер раскрыть, от стыда заслонившись, упрятав зардевшийся блеском узор капиллярных зарниц. Прости, я не помню, как греет, камин на приеме воскресном. Давно пред моими ногами бароны не падали ниц.
Прости, но я вовсе не помню, как нервно одернув сонетку, ругать накрахмаленный чепчик за плохо протертую пыль. Не помню, как вечером томным, поставив на стражу субретку, марьяж осчастливить рогами с учителем танца кадриль.
Прости, я забвеньем страдаю. Не помню, как тишь будуара опрыскивать благоуханным гвоздик и камелий амбре, и как на визите за чаем нить сплетни пустить в кулуары. Прости, не умею в шарады играть на лихом суаре.
Прости, я не помню, как карты, раскрыть на зеленом покрытье, с загадкой, с цыганским манером, изречь: "шанс последний настал", глядеть, в предвкушении старта, на скачках в лицо кавалера, который на пегую лошадь поставил свой весь капитал.
Прости, я забыла, забыла, как взгляды скрывать под вуальной, под тонкою, паутинной, опущенной тканью на нос. И, о, как давно это было, чтоб герцог какой-то опальный похитил меня, проигравшись, а я бы лечила невроз.
Прости, я давно позабыла язык междометных признаний, язык назревающих тайн, которые рано раскрыть, слова: "мон шери" и "мой милый" , беспомощность взглядов навыверт. Прости, я едва ли сумею сдержать откровения прыть.
Прости, я не помню, как трепет извлечь из изогнутой кисти, к которой прижался почтенно губами галантный месье, и как обещающий лепет, подобный сминаемым листьям, издать от такого разврата. Прости, о, прости, фан де сьекль.
Прости, я турнюры и фижмы давно променяла на джинсы, aбсент - на холодное пиво, oркестры - на саундтрек. Прости, мне понятней и ближе цветные контактные линзы, чем мушка над верхней губою. Прости, девятнадцатый век.
|