*** А та зима особенной была. Снег вышивал узоры белой гладью. Земля была нетронута бела, как мною ненадёванное платье,
подаренное девочке чужой, уставшее висеть в шкафу нелепо. Зима кружила шалью кружевной, как будто в небо вырвалась из склепа.
То было много лет назад тому. Мы шли и шли сквозь снежные завалы. «А пирожки горячие кому?» - звучало на углу и согревало.
И снова снег, бесшумный и большой. Доверчивый, не ведающий злого... А вот кому тепло души чужой? Недорого, за ласковое слово.
*** Мне весна эта — не по чину. Неуместны дары её, словно нищему — капучино иль монашке — интим-бельё.
Не просила её грозы я и капелей её гроши. Ледяная анестезия милосерднее для души.
Я привыкла к зиме-молчунье, её графике и бинтам. Но куда-то опять лечу я, неподвластное всем летам.
«О весна без конца и без краю!» Только что мне в её раю, если я уже умираю, если я уже на краю.
Ну куда же с посконной рожей в этот тесный цветной наряд? Как травинка, асфальт корёжа, рвусь в небесный калашный ряд.
*** Простите, сорняки и лопухи, трава моя, душа моя живая. Из вас могли бы вырасти стихи, а я вас беспощадно вырываю.
Как с поля вон дурной травы пучок - из сердца вон, раз глаз уже не видит. Пуста земля и на душе — молчок. Зато никто уж больше не обидит.
*** Нестерильная жизнь своих горьких страниц не стирает. Стёрты в кровь ожиданья, улыбки, слова, миражи. Бог меня не простит, он за всё отомстит, покарает. Но ведь ты, ты меня пожалеешь, не правда ль , скажи?
И меня не достанет вселенская буря и драка. Пусть всё рушится, чахнет и сохнет душа на корню, - каплю жалости этой в пустыне грядущего мрака, как волшебную бусинку, я за щекой сохраню.
|