Интерлюдия
А жизнь текла, струилась, как ручей. А Ладислав был у небес в опале - он был ничей, он был теперь ничей, он только в снах принадлежал Купаве.
Но... Павой в снах любимая была. Шершавая сжигала сердце ревность. С тоской смотрели в небо купола – В родную праязыческую древность...
Переменчивая грань
На песчаной косе, откроившей от моря лагуну, Где недавно Купава отчаянно била крылом, Было двое теперь: одесную от девушки юной гарцевал часовщик. Только выглядел не королем, победившим дракона во славу красавицы гордой, а скорее случайной фигурой. Однако Купава находила в нем недостающие ноты аккорда, и в душе неприкаянной музыка ветра вскипала.
– Просто мы полетим, понимаешь? – она говорила. - одолеем стихию, поможет нам память и время. Скоро, скоро – ты веришь? – достигнут согласия крылья, возродить мы сумеем, быть может, крылатое племя...
И трудил он крыло, привыкая к движениям тела, разгоняя усердно в плече закосневшую вялость; прикасались друг к другу союзников сизые тени, но сейчас же в кромешном испуге, шипя, расползались...
Подле часовщика здесь была и сова – неуклонно, Он ее не вязал, не лишал ее совьего права. Восседала сова на суку одинокого клена и свистела на тень, распростертую возле Купавы Не на деву! На тень, на ее темноглазую полость - клекотала, свистела сова и вращала глазами. Извивался в полсти* золотой, но запятнанный Полоз*, опадая и вновь набухая чудными узлами...
В чёрном клюве совы серебрилась, сверкала цепочка, а на этой цепи оберег переменчивой гранью чуть бликуя светился; горела лишь алая точка в сердцевине кулона, как вечно отверстая рана.
Возгорался прибой и бурун по-над скалами фыркал... Что-то было не так... даже сущность зияла прорехой. Вел себя часовщик как-то странно... как труженик цирка, репетируя и цирковую готовя потеху...
Ретроспекция
Он и был циркачем... Тридцать весен тому кто-то в цирке младенца оставил... И известно, что по вековому уставу цирк назвался роднёю ему.
А хозяином цирка был клоун-старик, он особо подкидыша нянчил, был заботливым нежным отцом – не иначе, а однажды пошел на пари,
что подкидыш – в сознанье такое взбрело – полетит – и пополнится касса. Из лоскутьев, из кожи, стального каркаса клоун создал второе крыло
и придумал костюм: удивительный птах - появился пред труппою филин. Акробаты в веселье безудержном взвыли, осмеяли парнишку в сердцах.
Осмеяв, проиграли они. В те поры мир не ведал такого успеха. И была восхитительной эта потеха. Проявляя и ловкость, и прыть,
мальчик-филин кружился, срывался в пике, воспарял, на лету поражая из лука сообразную цель, и пронзительно ухал, а у клоуна лОнжа дрожала в руке...
Но прошли времена, умер старый аугуст* Без него прекратились, угасли полеты и любви к цирковым без былого оплота этот птах не питал. Безразличен и пуст
он отправился вон. Одинок, нелюдим, стал угрюм, неконтактен, никем не любим. Лук его сиротливо повис на стене в холостяцком жилище. Как будто во сне
так и жил. Временами он брался латать прицепное крыло. Но боялся летать. Атавизм ненавидел прижившийся справа... Но вошла в его жизнь незаметно Купава
10 Морок
В потоке солнечных лучей Взлетают двое. Полет их длится всё ловчей. А шум прибоя вещает сладостную быль, что небо – рдеет предвестьем чуда, что бобыль теперь прозреет, что он теперь – не одинок что счастье брезжит... и что судьба плетет венок - венок надежды...
...В укрытье, закусив губу, страдал и видел всё это Лад, и на судьбу роптал в обиде: "Ну как же так?! Ведь крылья мне принадлежали, У Павы – чьей стрелы в спине торчало жало? И этот сон... – живей сыщи! - Неужто зряшен?! И чьею волей часовщик Так перекрашен? Казалось – старец, а поди ж - не старец вовсе, не то он сед, не то он рыж - ни семь, ни восемь... Как жаль, любимая, как жаль... Куда ж взлетит он?! Ни стати в нем, ни куража, ни аппетита к небесной жизни......Помню всё... Я помню крики... И жутко ныла – в унисон с толпою дикой - стрела... Я помню... это он... на том пригорке... И твой щемящий слабый стон и запах горький утраты нашей в глубине седых столетий... О, нет любимая, о, нет - ничто на свете нас не должно бы разлучить. Ты вспомни, вспомни!"..
Но был и страстен, и лучист надежды полон порыв единственной из жен... И все напрасно... он не был даже приглашен на этот праздник... Но вот как будто бы она вдруг услыхала ворчанье старого вина. И нежно-алым был цвет вина и терпким вкус и морок транса змеился за далекий куст, где Лад скрывался. И вот, поворотясь к нему (а он – невидим), шепнула девушка:
– Уму невнятен выдел судьбы. Движения весла непостижимы И всё так странно, Ладислав. Но подскажи мне - ну, что же делать подскажи. И он – судьба ведь. Зачем такие виражи? Девчонку бавить? Прошелестел уже мой путь до середины, мне дан урок мечту вернуть, урок – единый... А в памяти наказ один бабули милой, что завещала – не пройди ты только мимо... Мой милый, сжалься, отпусти... С тобою крайне покойно мне, но не грусти, и не пеняй мне. Падут ли в почву семена?.. Приду – куда я?.. Ты, все же, Ладислав, меня не по-ки-да-а-ай"...
И морок закрутил слова как жернова. Вспарила над кустом сова... Скорее... – сва... А мастер крикнул: – Для кого ты говоришь? Не видно ни души кругом, Бесовка лишь.
Так мастер совку величал И стыла на корню печаль...
– Все это – пустое, – сказала Купава. - Смотри-ка, уж ночь на лагуну упала. Смотри: там гора... мы с горы полетим, свершится!.. сошлись вековые пути... И что помешает?!. Я думаю – завтра... Не зря нас с тобою судьбина свела... Смотри же: там кряж разнотравием застлан, и пропасть за кряжем – огромна, светла... Там – небо! А в небе – свобода и сила... И всё совершится... Мы справимся, милый...
Если Купава бы в эту минуту оборотилась бы к мастеру круто, не пропустила б знамения мимо – постную мину в облике мастера. Филин со страхом кряж озирал, как грядущую плаху. зенки у Филина ужасом вспухли но... тут же потухли.
"Что ж – полетим! Из-под купола цирка тоже мой жребий я крыльями чиркал - тоже ведь козни мне судицы* вили, – тешил ся* Филин, - и ничего, и как будто бы цел я... Да и Купава за облако целит... Стану с ней жить... С ней и ново, и странно... сладко и пряно"...
Так убеждал часовщик сам себя ли, тут же его и сомнения брали – в мыслях: "Убраться ли мне восвояси?"... Вслух же: – Согласен. Что ж не лететь, раз ты этого хочешь... Грезит об этом даже и кочет. Только мне кряж этот кажется утлым... Раненько утром может, мы выберем что-то пониже? Хлипок тот кряжик... какой-то он рыжий... а для полета ведь – трезво, без морока – хватит пригорка...
Глянула хмуро на мастера дева. – Шутишь? – она вопросила. – Не дело. Ты не шути... мы готовились столько... Что ж в этом толку? Глянь-ка ты в это бездонное небо. Там наша быль, наша древняя небыль, предназначенье и сретенье* с миром древних кумиров*.
– Да пошутил я... Прости... Не печалься. Буду, конечно же к нужному часу...
Вскрикнула хрипло на клене Бесовка - Филина совка - взмыла и тронула деву крылом, и уронила Купаве кулон, и полетела от берега прочь - в юную ночь...
– Вот и чудесно. И ночь опустилась... Ты уж один возвращайся, а мне нужно остаться одной при луне. Дарит луна стародавнюю милость - крепость и радость хмельного вина, твердость, защиту от нежити вящей, все что в наследие послано пращуром Ты уж иди... Я побуду одна...
11 Оберег
Филин ушел. А Купава вздохнула, подняла черный резной оберег, тот, что сова уронила на брег. Гром прогремел. От раскатного гула затрепетала на клене листва, и голоса зашуршали:
"Ну, девка! Дура! Как вток* у копейного древка! Хочет летать супротив естества!"
То был не клен – ветви древнего ильма... Из-за куста Ладислава как вымело : слышал он, слышал сквозь вопли и стоны голос знакомый, как давешний сон -
"В муках рожаете вы слабосильных, хилых, убогих. Укрылись в тесины спрятались, сморщились, в землю уткнули зенки – как дули!".
Все повторилось, услышал он вновь голос любимой из толщи веков. – Пава, – вскричал он, – хватайся за плечи!.. Пава! Я здесь... "...Ан лететь-то и нечем"...
Тут на него удивленно Купава глянула: – Ты, Ладислав? Ты откуда?
И череда отголосков пропала, И – тишина... И ни грома, ни гуда дикой толпы возле пропасти той... Тихо спросил Ладислав: – Ты слыхала крики толпы озверевшей, охальной? – Что ты! Откуда? Здесь берег пустой и – ни души. И тогда Ладислав все рассказал, поделился он с ней тем, что привиделось – в явь ли, во сне – чудо, в котором им жизнь принесла дар – непомерный подарок судьбы, тщетное счастье... Сказал и о крыльях, и о толпе,"где копытами рыли землю ее соплеменные лбы". В синих глазах полыхнули зарницы в них отразились сомненья столетий - "что ж, значит, не приведется стареть ей? и никогда не дано воплотиться древней легенде? И всё уже было?... Было – и сплыло?"...
Вздрогнула девушка, будто из омута Выбралась, выплыла и посмотрела косо на черный резной оберег и – невзначай прикоснулась к какому-то странно знакомому облику. Стрелы в сонм ее чувств посылал имярек* стрелы свистели, светились багряно и оплетали злокозненной сетью хрупкой души ненадежный оплот. Сердце горело отверстою раной: в небе ее нерожденные дети падали страшно, сраженные влет…
Но головой покачала Купава, в тягостной и непомерной истоме, молвила: – Жаль… Как мне жаль! Но не вижу снов никогда я – такая опала со стороны неразборчивой Дрёмы.* Ты, вот, счастливец… Но ближе и ближе
время, когда я увижу воочию небо, в котором далекие предки - пращуры наши свободно парили. Знаешь, ведь этой тревожною ночью, прямо сейчас, в этих ильмовых ветках чье-то лицо... что-то не поделили...
с кем-то... – Постой-ка, Купава, постой! - крикнул взволнованно парень, – Где ильм-то? Милая, глянь-ка на дерево – клён, клён одинокий... и берег пустой. Надо нам выбраться из лабиринта... Вижу – ты держишь старинный кулон…
Что там, в кулоне, искрится, сверкает?.. Знаешь, Купава, а я его видел, я ведь во сне его видел у Павы... – Правда? Но может быть дева другая снилась тебе. Говорю не к обиде, снов, я слыхала, невнятна оправа...
Ильм? Ладиславушка, слова такого я и не знаю. Сказала? Да как же? Нет... я не знаю, свидетель – Стрибог. Морока этого зряшны оковы, время сегодня иное покажет - сбудутся грезы в назначенный срок...
– Ладно, – вздохнул Ладислав, – но послушай, странный он – твой правокрылый втируша. – Ох, Ладиславик, не надо, не надо... Он – половина моя и... награда, – будто бы в трансе шептала она... Полная рдела над кленом луна... А под луной безнадежно повисли трезвые, невоплощенные мысли. ________ *полсть (др.-русск.) – то же, что полость; одно из значений – пустота) *полоз – змей *отверстая (устар.)– открытая *аугуст (август) – рыжий клоун, коверный клоун (цирковой термин) *судицы (др.-русск.) – то же, что суденицы, суженицы, рожаницы , три сестры, ведающие судьбами *тешил ся – тешил себя; "ся" (др.-русск) – возвратное слово – энклетическая ("клонящаяся назад", безударная) форма местоимения "себя"; ударение всегда приходится на предыдущее слово. *сретенье, сретение(др.-русск) – встреча *кумиры – идолы, деревянные изобр. божков язычников *имярек – кто-то, некто
(продолжение <еще две спирали> следует) :-))
В "Спираль 8" добавлена одна строфа, без которой последующие события были бы неясны. Строфа выделена.
|