В прожилках старого клёна, обнажённым нервом любви,
колышется осень, таращится в небо,
вращаясь глазным яблоком забродившего солнца;
подошвы глотают лимонную пыль; движения,
словно метафоры беспричальности на костылях золотого ветра;
изрезанная кора
увековечивает подростковую лирику;
корона ветвей венчает на царство прощальную песню
багровых костров уходящего дня.
Осень – её полночное ложе, её сердце, её дыхание –
растопленный лёд призрачных родников;
с шёлковых лепестков её губ,
с белоснежных лилий рук на дождливой груди,
с огненно-рыжих волос листопада льётся
неисцелимая ласка.
Медные струны вечера тревожит бархатный смог
догорающих листьев; рдеет винный дымок аллей;
фрагментарная вязь пролетающих окон выстраивается
в тонкую паутинку тихого света.
Стоп-кадр слепоты на виселице промокших ставней;
анимация стен, одушевлённых сдавленной грудью
осыпающегося пространства;
зародыш золы, свернувшейся бабочкой в тёмном углу;
погасшие перекрёстки, вязнущие в сетях засыпающих проводов –
всё это, душа, крадущаяся на мягких подушечках ночи
к пейзажному бездыханию в прожилках старого клёна –
всё это, воскреснувшее отчаянье,
впадинкой вдохновения
на треснутом мраморе античного созерцания.
|
