По растушёвке пепельных волос, дождливым атмосферным фронтом, бежит вино любви, заботливо вскрывая наготу. Движенья рук стекают змеевидно; движеньем света налилось, как струйкой ледяной ручья, изнеженное тело в облаках. Мираж питает кровь застывшего зрачка; и у художника всё тает на холсте, приобретая форму его рук. Смыкаясь в точке небылиц и были, вспорхнув пыльцой, иль снежной пылью, тень полночного, горящего эскиза лучится в листья мятых простыней. Граница светотени ощутима до кончиков ногтей, прохладно и игриво бежит вино любви, лаская наготу, тревожа взгляда точечную рану. Движенья рук – дрожащий, нервный ветер; движенья глаз – как вязь, как стон рассвета, рассвета, что сжигает все мосты; где тишина – всегдашняя расплата; и одиночеством на шейных позвонках – очаг похмельных истин, ворс халата; где холст пустой, туманом штор распятый, лишь отразит пустых стаканов лязг, венком лавровым из глухих проклятий, осыпав голову, не в первый, в сотый раз.
|