Вот вечер. Еду в электричке
За разом раз. Вот и теперь
Мне всё знакомо, всё привычно.
Поехали. Закрылась дверь.
Кто задремал, а кто читает,
Кто, заглядевшись в потолок,
Ничем себя не забавляет,
Лишь мыслей дня весь тащит блок.
Напротив молодёжь в ударе,
Трудов неделю проводив,
Милуются, сомкнувшись в паре,
Красуясь, кто во что чем лих.
И анекдот, конечно с «солью»,
Что уши в трубочку свернут,
Слов «несловарных» катит море.
Да что уж не увидишь тут…
Правее чуть сидит парниша.
Хорош, глаза огнём горят.
Он томным взглядом нежно лижет
Девицу с головы до пят.
А та его вниманье видит,
Глазком скользнёт чуть по нему
И вновь в окно. Видать, не выйдет…
Хоть помечтается ему…
Промчатся мимо и цыганки
С мешками, дети на руках.
А завтра утром, спозаранку -
За коркой хлеба на ногах..
А вот в вагон дедочек входит.
Он не опрятен, не умыт,
С гитарой он по жизни ходит,
Вином от старца не разит,
Но вид бедняги весь усталый,
В годах он, видно налету,
Хлебнул от жизни он не мало.
Его душе невмоготу.
Мы слышим: «Вы меня простите,
Но не напелся вволю я.
До «Сиверской», куда спешите,
Вам далеко ещё, друзья.»
Смотрю и думаю, что может
Старик с небритой бородой,
С обвислой под глазами кожей,
С глазами тусклыми, седой,
Гитару в руки взял неспешно,
На гриф вот руку положил,
Запел. Поверьте: Мир наш грешный
Стал и прекрасен мне и мил.
Не «менеджером» был одетым,
Но лился сладкий баритон.
Он ретро пел, пленя куплетом,
Где чувства есть. Долой жаргон!
На лбу все вены разом вздулись,
А по вискам аж хлещет пот,
В душе разделись и разулись
Все чувства, мысли, что весь год,
А может больше, много больше
Копились в творческой душе.
Не в моготу уж стало дольше
Всё сердцем прятать. И уже
Отпел все песни он. И гордо,
Идя в вагоне по рядам,
Держал в уме свои аккорды,
Деля их с нами пополам
Свои невзгоды и обиды,
Что были, может быть, при нём,
Хоть жалок с виду был, но видно,
Он горд, талантлив, (баритон!…..)
Сумел слезу с кого он выбить?
Не знаю. Но признаюсь я
Гитары голос слышать, видеть
Ох, не могли бы вы как я.
И вот идёт он по вагону.
Другие – шапка на руке,
Мол, кинь бродяге, хоть без звона,
И мигом он уж вдалеке…
Он – нет, он жалок только с виду,
Он горд, певец. И я ему
Сую бумагу, ту что вынул,
А он: « Ну что вы, ни к чему».
Я час трясусь уж в том вагоне,
И вспомнилось вот как-то мне,
На «Трёх вокзалах», на перроне,
Я рыбой торговал. В огне
Горели планы и надежды,
И мысли были лишь о том,
Как ни сойти в могилу прежде,
Как жить, когда всё кувырком?...
Сейчас я сыт и при одежде,
Опять помилован судьбой.
Всего хлебнул. Я не невежда,
И помню, был и я такой.
Все мысли кругом разгоняя,
Сижу, уткнувшись в свой блокнот.
А ведь ОНА совсем не знает,
Что думает и чем живёт
Её дурашливый бродяга
По электричкам взад – вперёд
Мотается ведь, бедалага,
И каждый день, и круглый год,
Да и не надо. Много чести.
Есть интересней кто меня,
Сидит, к примеру, он на месте,
Где только что сидел и я,
Но прикурнуть я в тамбур вышел,
И замечтался, утонул
В себе, в дурацких своих мыслях,
И в них с окурочком уснул.
Но вот я слышу: объявляют,
«Татьянино», … проснись уже…,
Что делать, рожу протираю,
Наплавался уж в мираже.
Домой плетусь своей дорогой,
И думаю: как много нас,
Кто счастлив, кто в душе с тревогой,
Кто в бизнесе своём погряз,
Забыв жену, детишек малых,
Да про любовниц уж молчу.
При галстуке, и с виду бравый,
Внутри всё пусто. Не шучу.
Ну вот, и я почти уж дома,
Вот он, родной ты мой подъезд.
Эх, кружечку пивную б рома!
Да нет. Нести мне славный крест.
|
