Чужая земля. Глава 3.

Глава 3.

Да, в Петербурге дяди Феди
Не изменилось ничего:
Убогость, сырость и непрочность –
Всё есть в наличии. Лицо…
Лицо, пылающее бредом,
Больное, страшное лицо
Спешит на фабрику с обеда,
А в голове несётся то,
Что много раз за три столетья
Носилось в местных «головах».
Но не всегда хватало силы
У них в трясущихся руках
На выход в действия такие,
О коих писано не раз.
А те, кому хватало силы –
Морально гибли через час.
То на Неве, то на Фонтанке,
То на Обводном души их
Играют чёрною водою,
Смеются, глядя на живых.
Смеются зло и через слёзы,
Хохочут так, что рябь воды
От страха жмётся в кучи, в волны
И лезет прямо на мосты.
И зацепившись за перила,
Кричит ужасные слова
Идущим серым, почти трупам,
Что жизнь дерьмо, а смерть права.
А смерть? А смерть, заткнувши уши
И взгляд влача по мостовой,
Спешит, но не затем чтоб взять их души,
А чтоб скорей дойти домой.
В её лице, таком красивом,
Такая мука и печаль.
В её глазах, бездонно-синих,
Кипит расплавленная сталь.
И ужас, ужас, дикий ужас…
Нельзя смотреть по сторонам,
Конечно, если нет охоты
Сойти с ума от вечных драм,
От жизни ветхой и убогой,
Сквозящей в каждом ветерке,
Размытой плесенью фасадов
Или растёртой на руке.
Здесь все мертвы, кто даже дышит,
Кто даже едет и идёт,
И те мертвы, кто их не слышит.
Всё мёртво здесь, что здесь живёт.
А смерть одна на миллионы.
Она устала их свозить
Туда, где действуют законы,
И где нам всем когда-то быть
До безвозвратности придётся,
Когда наступит наш черёд.
И не известно нам, как скоро
Душа приют себе найдёт,
В раю, в аду ли, безразлично;
Пусть где угодно, но не здесь.
Здесь и живым быть неприлично,
А мёртвым здесь не рада смерть.