Глава 3.
Да, в Петербурге дяди Феди Не изменилось ничего: Убогость, сырость и непрочность – Всё есть в наличии. Лицо… Лицо, пылающее бредом, Больное, страшное лицо Спешит на фабрику с обеда, А в голове несётся то, Что много раз за три столетья Носилось в местных «головах». Но не всегда хватало силы У них в трясущихся руках На выход в действия такие, О коих писано не раз. А те, кому хватало силы – Морально гибли через час. То на Неве, то на Фонтанке, То на Обводном души их Играют чёрною водою, Смеются, глядя на живых. Смеются зло и через слёзы, Хохочут так, что рябь воды От страха жмётся в кучи, в волны И лезет прямо на мосты. И зацепившись за перила, Кричит ужасные слова Идущим серым, почти трупам, Что жизнь дерьмо, а смерть права. А смерть? А смерть, заткнувши уши И взгляд влача по мостовой, Спешит, но не затем чтоб взять их души, А чтоб скорей дойти домой. В её лице, таком красивом, Такая мука и печаль. В её глазах, бездонно-синих, Кипит расплавленная сталь. И ужас, ужас, дикий ужас… Нельзя смотреть по сторонам, Конечно, если нет охоты Сойти с ума от вечных драм, От жизни ветхой и убогой, Сквозящей в каждом ветерке, Размытой плесенью фасадов Или растёртой на руке. Здесь все мертвы, кто даже дышит, Кто даже едет и идёт, И те мертвы, кто их не слышит. Всё мёртво здесь, что здесь живёт. А смерть одна на миллионы. Она устала их свозить Туда, где действуют законы, И где нам всем когда-то быть До безвозвратности придётся, Когда наступит наш черёд. И не известно нам, как скоро Душа приют себе найдёт, В раю, в аду ли, безразлично; Пусть где угодно, но не здесь. Здесь и живым быть неприлично, А мёртвым здесь не рада смерть.
|