Август сорок первого. Конец лета. Днём ещё тепло, а к вечеру резко холодает, по утрам – туманы и на траве – роса. Уже вечереет. Поезд мчит мимо колосящихся хлебов. У окна вагона – невысокая полная женщина. Ветер играет пышными чёрными волосами, заплетёнными в две тугие косы. Вся она, несмотря на дорожную пыль и усталость, невольно привлекает внимание зрелой красотой южанки: смуглое лицо с ярким румянцем; огромные чёрные глаза в длинных ресницах. Из купе выбегают две прелестные девчушки и цепляются за подол женщины. - Мама, скоро приедем? − Скоро, − успокаивает их женщина. – Идите в купе, будем пить чай, а потом – спать. - Чай с печеньем?− спрашивает та, что постарше. – Конечно, Танечка, − отвечает женщина. – Помоги Генечке переодеться в пижамку, а я сейчас приду. Девочки убегают, а женщина остаётся и смотрит в окно. «Какой богатый нынче урожай, а убирать некому! – думает она с горечью. – Хлеб осыпается, а что нас ждёт в будущем году?» Рита (так зовут женщину) прекрасно понимает, что убирать здесь хлеб не только некому, но и незачем : фронт всё приближается, и вывезти убранный хлеб вряд ли удастся. А значит... Рита холодеет: значит, осенью и зимой Киев будет голодать. А весной что сеять? И кто будет сеять? На глаза Риты наворачиваются слёзы: она вспоминает последние месяцы в Киеве, до её отъезда. Мужа проводила уже в конце июня, и с тех пор она о нём ничего не знает. До киевлян доносились смутные слухи о целых дивизиях, окружённых немцами прямо на подступах к городу. Может быть, и её Даник там, среди пленных? А, может, его уже и нет в живых? Рита встряхнула головой и вытерла слёзы: «Нечего хоронить человека до смерти. Надо верить, что он жив. А пока его нет с нами, я отвечаю за детей. Я не имею права раскисать и плакать». Рита уже направилась было к купе, как вдруг страшный удар потряс вагон до основания. Поезд резко остановился. Рита едва удержалась на ногах и выглянула в окно: золотое пшеничное поле, которым она только что любовалась, было охвачено огнём, а вдали гремели взрывы и взлетали вверх комья земли, вырванные с корнем деревья и ещё какие-то обломки. Рита мгновенно забежала в купе, схватила за руки плачущих девочек, и они подбежали к выходу. Она первой спрыгнула на насыпь и поочерёдно сняла со ступенек дочерей. Повернулась лицом к передним вагонам – и с ужасом увидела, что и вагоны горят. Слышится треск, с крыш вагонов клубами валит дым. Уже вот-вот соседний вагон загорится, а там пламя подберётся и к их вагону. А в купе остались все вещи и продукты, захваченные в дорогу! Что она будет делать одна с детьми в чистом поле холодным вечером? А ночь? А что сказать детям, если они запросят есть? Нет, надо поскорей вернуться в вагон, пока он ещё не загорелся, и вытащить, выбросить через окно хотя бы часть вещей. Рита повернулась к выходу, норовя вскочить на подножку – и замерла: прямо ей навстречу шёл немецкий солдат. Он шёл спокойно и уверенно: конечно, он их уже заметил. Мысли в голове женщины лихорадочно закружились, сменяя друг друга: «Побежать? Чтобы получить пулю в спину?» И тут она вспомнила, что знает немного по-немецки. И, как всегда в минуту смертельной опасности, мысль её заработала спокойно и чётко: «Если побегу – точно, застрелит. А если заговорю с ним – может, не убьёт. Что мне терять? Без вещей и еды мы всё равно погибнем». И она, взяв девочек за руки, направилась навстречу солдату. Он спокойно ожидал её, опустив автомат стволом вниз: бояться ему было нечего, а поговорить с красивой женщиной, видимо, хотелось. И Рита сказала ему по-немецки: «Солдат! Разреши мне зайти в вагон и взять оттуда хотя бы детские вещи и немного еды: у нас есть только то, что на нас надето». Солдат посмотрел на молодую женщину в пёстром сарафанчике и на двух девочек в ночных пижамках. Посмотрел без злобы, даже с сочувствием: возможно, вспомнил свой дом, жену и детей. Он был ещё молодой, вероятно, ровесник её Данику. Он спросил её: «Куда вы бежите?» − На Северный Кавказ. Солдат удивлённо и с сожалением покачал головой. Потом сказал: «Напрасно: скоро мы и там будем». Сказал так уверенно, как будто о деле давно решённом. А потом помог Рите взобраться на высокую подножку, подошёл к окну их купе и добросовестно принимал все узлы и чемоданы, что она ему подавала. Пожар между тем стих, и их вагон так и не загорелся. Немец помог Рите оттащить вещи в кювет под насыпью. А потом, помахав рукой, пошёл дальше.
|