Глава шестая.
Вызов режиму.
Герой войны, отвергнувший награду,
Теперь он в Думу избран депутатом.
К себе, вспоров речами тишину,
Прислушаться заставил всю страну.
Героем-одиночкою ворвался
В политику. Но скоро догадался,
Что армии, науке, ВПК
Помочь не сможет до тех пор, пока
На месте, изнутри, а не извне,
Не сменишь ситуацию в стране.
Во всём не так-то просто разобраться.
Хоть не политик, но умел он драться
И точно, по-военному, в уме
Задачу сформулировал в момент.
Нет сильной армии? Помилуй, Б-же!
Её в России слабой быть не может.
Простые, немудрёные слова,
Но правда – правда жизни такова.
Он верно говорил. Куда деваться?
При этом и не думал рисоваться.
Народ увидел это. Потому
Так, сразу же, поверил он ему.
И на волне народного броженья
Возглавил он протестное движенье,
В пучине этой яростной борьбы
Страна уже вставала на дыбы.
Он стал народным лидером: доступный,
Кристально честный, смелый, неподкупный –
Такой и поведёт страну вперёд,
Он – тот, кого так долго ждал народ.
А в Думе, в оппозиции, вначале
Всё шепоточки гнусные звучали
О нём, и с омерзеньем вспомнил он:
«Подстава, подослал его Сион».
Трёп исходил от тех лжепатриотов,
У коих лишь одна была забота:
Людей по группе крови измерять,
Лишь «чистокровным русским» доверять.
А Рохлин Лев был русским по натуре,
По широте души и по культуре.
Неважно, чисто-русский он иль смесь,
Но жить хотел в России, только здесь.
Он говорил: «Ведь это ужас просто:
Промышленность – процентов девяносто
Мы потеряли только за пять лет.
Импичмент! Власти веры больше нет!»
«Импичмент» - он впервые это слово
Так произнёс открыто и сурово,
И Ельцин, испугавшийся, при нём
На всю страну: «Мы Рохлина сметём!»
А тот с презреньем: «Пули и снаряды
Летели – на колени я не падал».
Не струсил и себе не изменил,
Но вот угрозы – недооценил.
|
