В комнате пахло сексом и жимолостью,
Разбросаны вещи кругом.
Нэнси смотрит в сторону,
Обводит нёбо языком -
Нет, больше ни в жизни, не приду в этот дом.
Джон до сих пор молчит и морщит лоб.
Нет, больше ни в жизни не пущу ее на порог.
Бледные тени под потолком, и кожа почти что мед,
Тонкие ключицы и пальцы – огонь и лед.
Оба знают, что станется с их любовью такой.
Нэнси как-нибудь не придет ночевать домой,
Джонни, конечно же, побежит к другой.
А потом там, на проводе всхлипы и крики -
Да кто ты такая? Да кто ты вообще такой?
Все это как молитва за упокой.
Нэнси ранена, Джонни еле живой.
И куда они только катятся?
Уж, точно по самой что ни на есть кривой.
Джонни любит снег,
А Нэнси морской прибой,
И только ночью, на белой простыне,
Они обретают покой.
И что за глупость с ними? Что за напасть?
Наглядеться бы всласть, да не думать, не вспоминать.
Нэнси выпрямилась, закурила, открыла окно -
Запах жимолости ветер унес во двор.
Джонни долго разглядывал родинки на ее спине.
Им бы жить на необитаемом острове,
Что бы только они вдвоем внутри
И не единой души вне.
Нэнси смотрит на часы -
Джонни знает, что ей пора.
Вот она одевается, платье приглаживает,
Прядь убирает со лба.
Там на улице Нэнси ждет таксист,
Из машины его доносится мерный свист.
И вот он то, конечно, все про них знает,
У него таких вечеров за последние года три…
Я слышала что, Нэнси уехала,
Не смогла ужиться сама с собой.
Джонни никто не видел,
Ни в этот год, ни в какой другой.
Где-то на одном краю планеты
Пахнет жимолостью по вечерам,
А в другом конце, на белой простыне,
Кого-то бросает в жар.
|
