Когда взлетели Вы на пуантах в безумном па,
Я понял, как же все эти годы был страшно глуп.
Как червь незрячий, душа поэта была слепа,
Глодая свитков и фолиантов безвкусный труп.
Вдали от шума, всегда вне действа — я жил в тени!
Слуга пюпитра, чернил и перьев презренный раб
Одной лишь Музе бесплотной верность свою хранил.
Вы ж легкой феей порхали в ярком свеченьи рамп.
И в то мгновенье себе дал клятву (свидетель — Бог!)
В том, что отныне в своих балладах прославлю Вас —
Воздушность пачки и перекрестье изящных ног,
Запястий хрупкость и вдохновенность печальных глаз,
Шагнув в мрак ночи под дождь из оперного фойе,
Я за мандорой решил направить свои стопы
(Её мне продал венецианский один лютье
Давным-давно и...то было, верно, перстом Судьбы).
В сугробах зимних, в зеркальном блеске весенних луж —
С тех пор, где только не пролегал мой суровый путь.
Как бард известен и...соглядатай ещё к тому ж,
Я скоро понял — на песнях долго не протянуть.
Чем с серенадой ждать благосклонности у окна,
В трактир подайтесь — там обеспечен всегда уют!
Вас там накормят и обогреют, нальют вина...
Звени, монета! Танцуйте, гости! Рыдай, «аль-уд»!
|
