эпиграф
«…Но не тем холодным сном могилы
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша, вздымалась тихо грудь».
М. Лермонтов
Сразу оговорюсь, я не лермонтовед. Но так иногда бывает: не собираешься писать, а материал в руки сам плывёт. Знакомое чувство для многих пишущих – червячок в подсознании всё сильнее точит: давай, давай! В конце концов, не боги горшки обжигают…
Мой друг, поэт-пятигорчанин Анатолий Полозенко, сказал, что у него есть своя находка, касающаяся детали одежды, точнее, одного из аксессуаров Мартынова, подчёркивающая факт возможного прототипа Грушницкого в «Герое нашего времени». Меня это заинтриговало.
Узнав, в чём заключается эта находка, подумалось, а вдруг Анатолий Васильевич заблуждается. Может кто-то ранее уже подметил подобный факт, но он был забыт, как это иногда бывает... Стоит заострить внимание, как тут же найдётся автор и заявит свои права… Я просмотрел массу материалов на различных сайтах, но упоминания об этом не нашёл.
Итак, манера одеваться и трепетное отношение к мундиру у Мартынова и у Грушницкого. Приглядитесь, и вы увидите на одном из портретов Мартынова прикреплённый бронзовой цепочкой к третьей пуговице кителя двойной лорнет. Такой же присутствует и на кителе Грушницкого. Это и есть находка А. Полозенко. Не каждому это сходство удастся заметить, надо знать, что искать…
Мартынову же наверняка подобное сходство в описании деталей мундира должно было броситься в глаза, что не могло не способствовать увеличению давно копившейся неприязни в глубине души отставного майора к поручику. Скорее всего, это не было определяющим моментом к вызову на дуэль Лермонтова Мартыновым, но добавило желчи в их отношения.
И ещё об очевидных параллелях между Грушницким и Мартыновым, да простят меня всё те же лермонтоведы, я словно заново открываю для себя многое в этой теме, надеюсь, и другим это будет интересно. Разве живой персонаж (Мартынов) и книжный (Грушницкий) не схожи в своей ограниченности и заносчивости?
А как вырисовывает Грушницкого (а мы подразумеваем Мартынова) Лермонтов в начале второй части «Княжны Мэри»? На двух страницах идёт описание: «Он довольно остёр, эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никогда не убьёт одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель – сделаться героем романа…» И далее: «Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях».
И ещё. «Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнёмся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать». Это о чём-нибудь говорит?
Мартынов был однокашником Лермонтова по кадетскому корпусу. Все говорят, что они были друзьями, так ли это? То, что было в их раннем общении, сводившемся к вынужденному сосуществованию в учебном заведении, могло бы перерасти в иное качество во взрослых отношениях. Поняв, что они совершенно разного поля ягоды, какое-то время оба ещё сохраняли видимость дружбы. Если бы они так и разошлись на жизненных дорогах, всё закончилось бы для каждого лишь милыми воспоминаниями…
По воле художника Лермонтова с Печориным и Грушницким произошло то, что произошло в романе «Герой нашего времени», но судьба с реальными людьми сыграла свою роковую роль, приняв почему-то сторону Мартынова…
Теперь перейдём к дуэли и к месту её проведения, потому что здесь столько различных версий, нюансов, что просто голова кругом.
Вот комментарии на одном из сайтов Интернета: «О причинах дуэли рассказал и сам Николай Мартынов. Его слова, сказанные писателю А. Игнатьеву, который служил в посольстве во Франции, можно найти в книге Андрея Кончаловского. На вопрос о том, зачем он убил солнце русской поэзии и не стыдно ли ему за это, Мартынов сухо ответил, что, если бы вы лично знали его, то никогда не задали подобного вопроса. Мартынов утверждал, что Лермонтов был просто невыносим и если бы он тогда на дуэли промахнулся, то непременно убил бы его потом. Когда поэт появлялся в приличном обществе, его единственной целью было всем подпортить настроение. Все веселились, танцевали, а он обычно усаживался где-то в уголке и начинал хохотать над кем-то, посылать записки с отвратительными эпиграммами. В результате получался скандал, кто-то обязательно рыдал, а у остальных присутствующих портилось настроение. А Лермонтов себя при этом чувствовал в порядке».
Приведённый комментарий больше похож на реабилитацию «бедного» Мартынова. Последнее время всё чаще слышатся подобные высказывания. Своей экстравагантностью они больше обращают внимание на автора, нежели направлены на поиск истины. Снова и снова выпячивается «несносный» характер Лермонтова. Мартынов не виноват, на мой взгляд, лишь в одном: он был не очень умён, позволив другим сделать себя орудием убийства приятеля.
Вот некоторые известные сведения о дуэльном кодексе и нравах того времени: «В царствование Николая I дуэли, расценивавшиеся как умышленное смертоубийство, были запрещены. Их участники подлежали лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы. Тем не менее, дуэли случались постоянно, больше того, самые громкие российские дуэли состоялись именно при Николае I. Подобный поединок считался благородным средством удовлетворения чести. На дуэльные правила, принятые в России, большое влияние оказал кодекс графа Шатовиллара, разработанный во Франции в 1836 г. и определявший правила и порядок выработки секундантами соглашения между противниками, организацию поединка, обязанности и права секундантов и дуэлянтов, разновидности дуэлей на шпагах и пистолетах, наказания за нарушение условий поединка. Многие исследователи отмечают, что дуэли в России отличались исключительной жестокостью: дистанция между барьерами обычно составляла 10-15 шагов (около 7-10 м), поединки проводились без секундантов и врачей, один на один».
Вот мнение на странице другого сайта.
«В советское время распространен был взгляд, что Лермонтова, как и Пушкина, убили по приказу или, по крайней мере, с согласия императора Николая 1. Поклонники конспирологии, во всем усматривающие заговор, склонялись к мысли, что на дуэли тайно присутствовал наемный убийца - то ли казак, то ли горец, выстреливший из кустов одновременно с Мартыновым. Первым в 1930-х гг. эту версию высказал директор пятигорского музея «Домик М.Ю. Лермонтова» С.Д. Коротков. Затем, уже после войны, ее подхватил К.Г. Паустовский, написавший повесть «Разливы рек», заканчивавшуюся фразой: «Последнее, что Лермонтов заметил на земле, - одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, над которым он стоял». (Я бы не стал принимать это за версию, это скорее художественный вымысел писателя – А. Г.).
Через 30 лет князь Васильчиков в своей оправдательной записке утверждает как раз обратное: Лермонтов не стрелял вообще, а стоял с поднятым пистолетом в правой руке, согнутой в локтевом сгибе, как это делают опытные дуэлянты.
То же самое говорится и в протоколе, цитирую: «1841 года Июля 16 дня, Следователи: Плац-Маиор Подполковник Унтилов, Пятигорского Земского Суда Заседатель Черепанов, Квартальный Надзиратель Марушевский, и Исправляющий должность Стряпчего Ольшанский 2-й, пригласив с собою бывших Секундантов: Корнета Глебова и Титулярного Советника Князя Васильчикова, ездили осматривать место, на котором происходил 15-го числа, в 7 часу пополудни, поединок.
Это место отстоит на расстоянии от Города Пятигорска верстах в четырех, на левой стороне Горы Машухи, при ее подошве. Здесь пролегает дорога, ведущая в Немецкую Николаевскую Колонию. По правую сторону дороги образуется впадина, простирающаяся с вершины Машухи до самой ее подошвы; а по левую сторону дороги впереди стоит небольшая Гора, отделившаяся от Машухи. По данному Секундантами знаку они подошли к Барьеру. Маиор Мартынов выстрелив из рокового пистолета, убил Поручика Лермантова, не успевшего выстрелить из своего пистолета».
Стоит заметить, что вскоре после дуэли нашлось много людей, обвинявших Мартынова, и столь же много людей его оправдывавших. Например, И.А. Арсеньев вспоминал: «Как поэт Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиною смерти гениального поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветами почти до сумасшествия. Мартынов, которого я хорошо знал, до конца своей жизни мучился и страдал оттого, что был виновником смерти Лермонтова... »
Мнение, замешенное, возможно, на симпатии Арсеньева к Мартынову. До сих пор появляются оправдательные монографии, книжки, конечно, с оговорками, что Мартынов виноват, но он не хотел, его подвели к этому, обстоятельства сложились так, злой рок…
Есть версии на сайтах, в той или иной мере варьирующие предыдущие. Что касается так называемого места дуэли, определённого в 1881 году, спустя сорок лет после трагического события, специально утверждённой комиссией якобы на основании воспоминаний старожилов Пятигорска, они не точны, место дуэли указано приблизительно и большинством специалистов не признаётся. Место, обнаруженное позже, отвечает всем описаниям живых участников дуэли, но чтобы не переносить памятник, моё предложение: пусть остаются обе версии. Есть ли принципиальная разница, где был убит поэт? Но поскольку есть расхождения, само дело о дуэли противоречиво, состряпано наспех со слов заинтересованных людей, так или иначе предавших друга, оболгавших его после смерти, дрожащих за свою шкуру, надо бы версии уравнять «в правах», рассматривая их в комплексе. Это будет справедливо даже с практической стороны, полезно и интересно для экскурсантов. Надо также проложить благоустроенный маршрут к «неофициальному» месту дуэли. Установить там хотя бы памятный камень с табличкой, и написать примерно такие слова: «Место семи дорог восточной стороны Перкальской скалы. Здесь 15/27 июля 1841 года великий русский поэт и писатель поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Юрьевич Лермонтов был убит на дуэли отставным майором Н. С. Мартыновым. Секундантами у них были титулярный советник князь Васильчиков А. И., корнет Глебов М. П., капитан Столыпин А. А., корнет князь Трубецкой С. В.».
В книге Сергея Чекалина «Наедине с тобою, брат» приведена эта фотография перекрёстка тропинок у скалы. На снимке кажется, перекрёсток так далёк, на самом деле какие-то метры отделяют его от подъёма на вершину. Рядом современный снимок.
Пятигорская земля приняла пролитую кровь Лермонтова и, к сожалению, по сей день это место не освящено памятным знаком. Установка его отразила бы и дань уважения великому поэту, и принесла бы практическую пользу всему лермонтоведению, очистив его частично от мифотворчества, ставшего сейчас в этой области почти модой. Неплохо бы обустроить постоянный терренкур, пролегающий вокруг Перкальской скалы. Место здесь изумительное, с вершины скалы открывается панорамный вид на Машук и Бештау, на долину, ведущую в сторону Иноземцево (бывшая Николаевская Немецкая колония), на долину, ведущую к Железноводску.
Эти окрестности находятся примерно в 500 метрах от памятника официальной версии дуэли. Всё это рядом, люди могли бы посещать их «на законных основаниях». Об истинном месте дуэли упоминает в своей книге С. Чекалин. По его версии всё обстояло так: «По расчётам и первоначальным показаниям участников событий в пяти метрах от дорожки есть глубокий овраг, сохранившийся до сих пор, тут когда-то росли кустарники, при желании отлично маскирующие возможного подсадного убийцу».
Это место заснято Чекалиным с Перкальской скалы, с захватом её верхней части. Такой же версии придерживаются многие из моих товарищей.
«Лермонтов во время дуэли стоял лицом на север (спиной к Машуку) в положении полуоборота, как указано в документах, и находился выше Мартынова». Все твердят, что по расположению Лермонтов был выше Мартынова. По моим наблюдениям, если он стоял спиной к Машуку, то есть лицом на север, тогда он был ниже, а не выше Мартынова, потому что тропинка в этом месте наоборот поднимется вверх градусов на 10-15 от Машука к Перкальской скале. При таком расположении возможна ли подобная траектория?
Но могло быть и такое: Мартынов ещё не целился, а лишь начал поднимать пистолет и в это время непроизвольно нажал на курок, что называется, от бедра. Рука внизу, а дуло пистолета задрано вверх, потому пуля и пошла под таким углом, плюс к этому – брошь в кармане.
Но если Лермонтов выстрелил, возникает новый вопрос: он всё это время так и стоял с поднятой рукой и с отклонённым торсом?
А может, прав С. Чекалин: стреляли из оврага, тогда многое сходится.
Сколько нестыковок, или непрофессионализма следствия того времени, нет − со стороны первоначального расследования скорее преступная, намеренная халатность…
Ушедший из жизни в столь юном возрасте, но оставивший неизгладимый след в русской литературе, Лермонтов притягивает непостижимой силой личности. И потому до сих пор, спустя 163 года после гибели, не даёт покоя многим людям, думающим, что вот и они нащупали какую-то ниточку, новую подробность в этой потрясающей истории жизни и смерти, словно написанной свыше специально для бесконечных Пинкертонов.
После нашего разговора с Анатолием Полозенко я ещё раздумывал: браться за это очерк или нет, как вдруг организовалась группа, решившая провести экспедицию к месту дуэли Лермонтова у Перкальской скалы. Иначе говоря, руководитель Кавказского горного общества А. С Кругликов предложил желающим совершить небольшой поход.
И вот мы – почитатели поэта из разных городов Кавминвод прекрасным майским днём отправились к месту дуэли.
Почтив память поэта, и запечатлевшись у памятника, мы отправились по центральной аллее с асфальтовой дорогой, которая идёт с запада на восток, и дошли до приметного бетонного столбика с цифрой «26», свернув на север по наклонной тропинке, метров через 100 вышли на означенный перекрёсток.
Мы забрались на скалу, чтобы полюбоваться окрестностями, сделали снимки в таком же ракурсе, как это видится на фотографии С. Чекалина. Правда, ландшафт изменился, всё заросло деревьями и кустарниками, поэтому той картинки не получилось. Спустились с другой стороны и, найдя удобное местечко в тени деревьев и кустарников, расположились полукругом у старого кострища. Как руководитель данной акции, Александр Сергеевич Кругликов предложил поговорить и вспомнить о поэте, почитать стихи…
А. Кругликов озвучил «свою» версию, ссылаясь на одну из семи книжек автора А. Герасименко под названием «Невольник чести». В ней высказана совсем уж фантастическая гипотеза о том, что «Лермонтов подъехав на коне к намеченному месту дуэли, встретил ждущего его Мартынова «при полном параде», то есть в той же черкеске и с кинжалом на боку. Это вызвало очередную шутку Михаила Юрьевича в духе «горца с длинным кинжалом», что якобы послужило решающим толчком к роковому шагу соперника. Вспылив, Мартынов подойдя к поручику, выстрелил в сидящего на лошади. Отсюда такая траектория пули, страшная рана…
Казалось бы, убедительно, но версия страдает одним существенным недостатком, она не учитывает законы чести того времени. По-моему, будь ты хоть трижды негодяем, но так опустить себя в глазах общества Мартынов не мог. Это потом секунданты и убийца заключили корпоративное соглашение и всячески порочили имя бывшего друга и офицера, но вначале они ещё считали себя порядочными людьми…
В нашу компанию была приглашена любитель-лермонтовед И. Н. Чупина из Железноводска. Как работнику санатория, ей часто приходится возить детей и их родителей на экскурсии по Лермонтовским местам, рассказывать о поэте, о дуэли.
«Чтобы быть во всеоружии, - говорит И. Чупина, - пришлось основательно проштудировать очень много источников о Лермонтове. Тут у меня, как и у Михаила Юрьевича, не обошлось без мистики…
Мне,− продолжила Ирина, − много размышлявшей над прочитанным материалом о поэте, не давала мысль, что недостаёт некоего морального права рассказывать детям о таких вещах, не имея своей позиции. Казалось, должен быть некий ключ, от чего надо отталкиваться в рассказе, говоря о такой теме людям, особенно детям. Но где этот ключ? Это мучило, не давало покоя, но вдруг во сне, как Дмитрию Менделееву, который таким образом открыл свою периодическую систему элементов, пришло нечто подсказки, заключавшейся в двух словах: «рана Лермонтова». Не поняв значения этих слов, которые меня почему-то упорно не отпускали, я решила… набрать эти слова в поисковике компьютера. Каково же было удивление, когда комп выдал информацию, в общем-то, разрешившую многие мои сомнения».
Не мудрствуя, я сделал то же самое. Открылся сайт, почитав его, я решил привести кое-что здесь (с некоторыми сокращениями).
В ракурсе современного снимка с Перкальской скалы запечатлелся луч света, словно указывающий на место дуэли опального поэта.
Мог ли предвидеть Лермонтов, когда писал стихотворение, посвящённое Пушкину, обращаясь, однако, к убийце:
«… Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит – и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сражённый, как и он, безжалостной рукой».
Однако, такое впечатление, что писал он эти строки и для себя…
Ну, а теперь о тех событиях в прозе медицинских терминов, которые попались мне в Интернете. Необычный раневой канал, вызвал немало разговоров. Вот выдержки из медицинского заключения доцента М.И. Давидова по курсу урологии в Пермской медицинской академии Врачебное сословие. № 1-2/2006, с. 34-38. «Дело № 37» (журнал “ Москва ”,N№ 7-8 за 2003г.).
«…Родился он от тяжело больной матери, Марии Михайловны Лермантовой (Лермонтов − литературный псевдоним поэта), которая страдала запущенной чахоткой и умерла от неё вскоре после родов. Беременность протекала с осложнениями, роды были очень тяжелыми. Мальчик родился недоношенным, с уродствами туловища, рук и ног. Акушерка сразу заявила, что «этот мальчик не умрет своей смертью».
В детстве Миша страдал рахитом, золотухой; переболел корью в тяжёлой форме, после которой 3 года не мог встать с постели.
В 1832 г. в манеже от удара копытом лошади 17-летний юнкер Лермонтов получил открытый перелом правой большеберцовой кости. Кость плохо срослась, правая нога осталась деформированной, от чего Михаил сильно хромал.
Лермонтов имел многолетние контакты с запущенными туберкулезными больными (мать, отец, гувернер), очень часто болел простудными и инфекционными заболеваниями бронхов и легких, имел признаки компенсированной дыхательной недостаточности и, возможно, не диагностированный туберкулёз легких.
Михаил Юрьевич имел маленький рост (около 160см), некрасивую фигуру с очень большой головой и непропорциональным туловищем, выраженный кифоз (горб) из-за врожденной и приобретенной деформации шейного и грудного отделов позвоночника, был кривоног и страдал хромотой. Грудная клетка Лермонтова была деформирована от врожденного уродства костей и неправильного их развития в результате рахита.
(...) В дуэли использовались крупнокалиберные дальнобойные немецкие пистолеты системы Кухенройтера с кремнево-ударными запалами и нарезным стволом. Эксперименты судебных медиков показали, что это оружие обладает такой же пробивной способностью, что и современный пистолет «ТТ». С расстояния 10 шагов (6,5м) пуля, выпущенная из кухенройтера, пробивает грудную клетку человека насквозь.
Стрелковая подготовка 26-летнего боевого майора Мартынова была вполне достаточной, чтобы с такого короткого расстояния попасть в противника. Из-за желания обелить убийцу, после дуэли распространялись слухи, что Мартынов якобы не умел стрелять и попал в Лермонтова случайно. Подобное мнение также могло сложиться из-за манеры стрельбы Николая Соломоновича, который прицеливался, разворачивая пистолет на 900, что он называл «стрельбой по-французски». Известна еще одна дуэль Мартынова, происходившая в Вильно, на которой он, быстро подойдя к барьеру, повернул пистолет «по-французски» и метко поразил своего противника. (. . .)
Асимметричное и неестественное положение верхней половины корпуса Лермонтова усиливалось от кифоза (горба) его и деформаций грудной клетки в результате врожденного и приобретенного (рахит) уродства костей.
Кроме того, в правом кармане сюртука Лермонтова располагалась дамская золотая заколка для волос, взятая им перед дуэлью (на счастье?) у своей кузины Екатерины Быховец. Оставленная по забывчивости поэтом в кармане, она дополнительно отклонила пулю в крайне невыгодное для Лермонтова направление.
Все эти факторы способствовали формированию своеобразного восходящего направления раневого канала, а высокая убойная сила оружия и предельно короткое расстояние между противниками обусловили пробивание грудной клетки насквозь.
Сразу после выстрела противника туловище Лермонтова словно переломилось, он безмолвно упал, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обычно делают раненые. В правом боку его дымилась рана, в левом – сочилась кровь. По телу раненого прошло несколько судорожных движений, затем оно затихло. Поэт потерял сознание, глаза его были открыты, но смотрели мутным, непонимающим взором. Дыхание было сохранено. Через несколько минут после ранения сознание возвратилось, но было заторможенным. Глебов, склонившись к раненому, услышал: «Миша, умираю…»
Состояние раненого в первые 20 минут после ранения следует оценивать как критическое. У него наблюдался болевой шок, началось массивное кровотечение, по-видимому, из крупных сосудов, расположенных в грудной полости. Кровь изливалась наружу из обеих ран грудной клетки, но больше ее вытекало из выходного отверстия пули, расположенного в левой половине грудной клетки, в V межреберье по задней подмышечной линии. Существовала еще третья рана, умеренно кровоточащая, расположенная на задней поверхности верхней трети левого плеча, где пуля, вышедшая из грудной клетки, прорезала кожу, подкожную клетчатку и частично мышцы. Кровотечение из двух ран груди было интенсивным, и раненый за время нахождения на месте дуэли потерял большое количество крови. (…) Кровь насквозь пропитала всю одежду поэта (армейский сюртук и рубашку). Наряду с наружной геморрагией, несомненно, наблюдалось такой же интенсивности внутреннее кровотечение (в грудную полость). По нашим расчетам, поэт мог потерять на месте дуэли около 2,5-3л крови.
Раненый находился в сознании около 10 минут, а затем снова и надолго потерял его. Поэт в течение 4 с половиной часов оставался на месте поединка под открытым небом, поливаемый проливным дождем. С момента ранения в течение 2 часов его окружали Столыпин, Трубецкой и Глебов, а затем Трубецкой и Васильчиков.
Данные о продолжительности жизни поэта после ранения противоречивы.
Официальная точка зрения литературоведов указана в Лермонтовской энциклопедии: «Лермонтов скончался, не приходя в сознание, в течение нескольких минут». Подобная точка зрения базируется на материалах сфальсифицированного следствия и рассказах секунданта Мартынова Михаила Глебова. Данная версия о почти мгновенной смерти Лермонтова после выстрела противника была чрезвычайно выгодна не только Глебову, но и всем секундантам, ибо: а) снимала с них ответственность за то, что они не побеспокоились о приглашении доктора на дуэль (при мгновенной смерти доктор бы не помог); б) оправдывала их нерасторопность, приведшую к тому, что Лермонтов 4 с половиной часа пролежал в поле под дождем без оказания помощи (не все ли равно, когда убитого привезли в Пятигорск?).
Однако существует и противоположная точка зрения, утверждающая, что поэт жил значительно дольше, в течение 4 часов после ранения. Приведем показания Мартынова из материалов следствия: «От сделанного мною выстрела он упал, и хотя признаки жизни еще были видны в нем, он не говорил. Я… отправился домой, полагая, что помощь может еще подоспеть к нему вовремя». Таким образом, Николай Соломонович простился с живым Лермонтовым. По внешнему виду раненого Мартынов всерьез надеялся, что к нему еще поспеет медицинская помощь и может спасти его от смерти.
Утверждение, что Лермонтов умер в ближайшие минуты после ранения, идет вразрез с приказанием коменданта Пятигорска В. И. Ильяшенкова отправить привезенного с места дуэли поручика… на гауптвахту. Ну не мог же, в самом деле, быть таким глупым, как это объясняют современные лермонтоведы, человек, дослужившийся до звания полковника, который много лет руководил военной и гражданской администрацией города? Скорее всего, Ильяшенков, отдавая приказ, был уверен из докладов (плац-адъютанта А. Г. Сидери, секундантов или свидетелей дуэли), что Лермонтов еще жив. И лишь когда поэта подвезли к помещению гауптвахты, то убедились, что он уже мертв.
В современной литературе старательно замалчивается показание слуги Лермонтова, молодого гурийца Христофора Саникидзе: «При перевозке Лермонтова с места поединка его с Мартыновым (при котором Саникидзе находился) Михаил Юрьевич был еще жив, стонал и едва слышно прошептал: «Умираю»; но на полдороге стонать перестал и умер спокойно». Один из первых биографов поэта П. К. Мартьянов, лично беседовавший с домовладельцем квартиры Лермонтова В. И. Чиляевым и другими лицами, жившими в Пятигорске в год дуэли, утверждал, что поэт умер уже в Пятигорске, когда его возили по городу.
Наконец, некоторые ученые, например, профессор С. П. Шиловцев*, с точки зрения характера ранения, подвергают критике официальный взгляд, что Лермонтов умер якобы мгновенно на месте поединка, и предполагают, что раненый жил еще несколько часов после выстрела убийцы. (…)
По дуэльным правилам, в обязанности секундантов входило обеспечение поединка доктором и экипажем для раненого. Однако все 4 секунданта не выполнили своих обязанностей, не пригласив доктора и не позаботившись об экипаже.
Недоумение вызывает поведение Васильчикова сразу после рокового выстрела Мартынова. Он вызвался съездить за доктором и экипажем. Прошло 2 томительных часа ожидания под сильным дождем, по истечении которых князь явился к месту поединка… один, без экипажа и без врача. Как расценить поведение Васильчикова: беспомощность или преступное бездействие?
Через 3 десятилетия после пятигорской трагедии Васильчиков утверждал в печати, что он заезжал к двум «господам медикам», но получил от них одинаковый ответ, что из-за «дурной» погоды они выехать к раненому не могут, а приедут на квартиру, когда его доставят в город. Получив отрицательные ответы на свою просьбу, Александр Илларионович удовлетворился этим и преспокойно возвратился к месту дуэли, даже не устыдившись перед остальными секундантами своей беспомощности.
Но как могли врачи отказать в помощи тяжелому, умирающему больному? Безусловно, они поступили преступно, нарушив существовавшие тогда в России законы и клятву Гиппократа, точнее «Факультетское обещание», которое давали выпускники медицинских факультетов университетов.
Пятигорск в 1841 году был маленьким городком, в котором докторами работали всего несколько человек: Дроздов, Ребров, Норманн, Рожер, Конради, Барклай-де-Толли. К кому из них обращался Васильчиков? Архивные розыски пока не дают ответа на вопрос.
Как бы то ни было, раненый поэт умирал, лежа на открытом месте, под ливневым дождем, прикрытый лишь шинелью, а медицинская помощь ему так и не была оказана.
Секунданты Столыпин, Глебов и Трубецкой, находившиеся рядом с тяжелораненым на месте поединка, проявили растерянность и пассивность. Они лишь наблюдали, как угасает жизнь их товарища. Обезболивающие, сердечные и другие медикаментозные средства на дуэль они не захватили. Офицеры, обязанные владеть методами оказания первой помощи на поле боя (в порядке само- и взаимопомощи), они даже не удосужились перевязать раны и они, все три, оставались открытыми и продолжали обильно кровоточить.
«Так лежал, неперевязанный, медленно истекавший кровью, великий юноша-поэт», - с горечью повествовал о многочасовом пребывании раненого Лермонтова под открытым небом один из первых его биографов П. А. Висковатов, самостоятельно расследовавший в Пятигорске обстоятельства дуэли.
Секунданты даже не догадались защитить Лермонтова от проливного дождя: перенести его под кусты, соорудить что-то вроде шалаша или укрытия.
Они находились всего в 4 верстах от Пятигорска, но непростительно долго не могли принять меры по транспортировке поэта в город. Извозчики не желали ехать в сильный дождь за раненым – нужно было заставить их силой. В конечном итоге поэта доставили в Пятигорск слуги Лермонтова и Мартынова, Иван Вертюков и Илья Козлов, на телеге, нанятой в городе.
Доктор (Барклай-де-Толли) прибыл к телу Лермонтова «для оказания помощи», как записано очевидцами, только глубокой ночью с 15 на 16 июля, когда Михаила Юрьевича доставили на квартиру, и он был уже мертв.
Таким образом, раненому Лермонтову при жизни никакая медицинская помощь – ни первая, ни врачебная – так и не была оказана.
Рассмотрим характер ранения, и ход раневого канала.
Секунданты и свидетели дуэли, не имевшие медицинского образования, считали, что Лермонтов был ранен прямо в сердце. Их мнение, зафиксированное в материалах следствия, казалось незыблемым и до сих пор принимается на веру большинством современных лермонтоведов и читателей – поклонников великого поэта.
Первым, кто стал утверждать, что у Лермонтова не было ранения в сердце, являлся приятель поэта Н. П. Раевский. Николай Павлович участвовал в обмывании тела поэта, когда того привезли с места дуэли. Поэтому Раевский сам лично видел раны на обнаженном теле. Мнение бывшего офицера Раевского ценно и тем, что к моменту написания своих воспоминаний о дуэли (1885 год) он, давно выйдя в отставку и закончив медицинский факультет, имел уже большой опыт работы врачом. Таким образом, по сути, это воспоминания врача, хорошо знающего анатомию. Показания Раевского о ходе раневого канала значительно ценнее мнения секундантов, которые не видели обнаженного тела с ранами и не имели медицинского образования.
В своих воспоминаниях Н. П. Раевский, возражая, что ранение было прямо в сердце, отмечает, что у Лермонтова была рана в правом боку, пуля прошла грудную клетку справа налево навылет, выйдя с левой стороны грудной клетки и задев левую руку.
Медицинское освидетельствование тела умершего было произведено 17 июля врачом Пятигорского военного госпиталя 30-летним Иваном Егоровичем Барклаем-де-Толли (родственником знаменитого полководца). Оно гласило: «…При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастании ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча».
К сожалению, Барклай-де-Толли ограничился лишь внешним освидетельствованием тела, не произведя аутопсии. Вследствие этого, невозможно утверждать со 100%-ной точностью, какие органы были поражены.
Заключение очень краткое, без описаний размеров ран, в связи, с чем в дальнейшем В. А. Швембергер и другие склонные к фантазиям авторы обвинили Барклая-де-Толли в том, что он якобы спутал входное и выходное отверстия, и поэта де убил совсем не Мартынов, а неизвестный подкупленный «казак», выстреливший сзади, из-за кустов!
Барклай-де-Толли с абсолютной уверенностью указывает на восходящее направление раневого канала, от ХII ребра справа до V межреберья слева. Вероятные причины такого продвижения пули в теле Лермонтова мы уже приводили, описывая положение корпуса в момент рокового выстрела.
Кстати, версия о рикошете в результате удара пули о золотую заколку выглядит очень веско в свете того, что залитая кровью, поврежденная, она действительно была обнаружена в правом кармане армейского сюртука Лермонтова. Впрочем, история хирургии хранит много случаев и куда более неожиданных рикошетов. Барклай-де-Толли, если внимательно перечитать сочиненное им свидетельство о смерти, считал, что Лермонтов получил сквозное огнестрельное ранение правого и левого легкого. О ранении сердца он совершенно не упоминает. Вероятно, при осмотре ран на трупе и мысленном воспроизведении хода пули от нижнебоковой раны справа до задне-верхней раны слева, доктор посчитал, что сердце остается спереди от раневого канала.
Нижегородский профессор хирургии С. П. Шиловцев также считает, что сердце поэта не было затронуто. По его мнению, пуля прошла через печеночный угол поперечной ободочной кишки, печень, диафрагму и левое легкое, минуя сердце и правое легкое.
Причинами смерти Лермонтова, по нашему мнению**, являются повреждение легких и профузное кровотечение.
Огнестрельное повреждение легких и плевры привело к гемопневмотораксу, острой дыхательной и сердечной недостаточности. Травма крупных сосудов легких вызвала интенсивное кровотечение с очень большой кровопотерей.
Помимо уже приведенных признаков кровотечения, следует назвать резкую бледность кожных покровов и слизистых у трупа. «Дуэльные» рубашка и сюртук настолько пропитались кровью, что сохранить их для истории не представлялось возможным, и они были сожжены.
Кровотечение было не только наружное, из ран, но и внутреннее. В плевральных полостях скопилось так много крови, что она продолжала интенсивно и длительно изливаться из тела поэта даже после наступления его смерти. Боевой офицер А. Чарыков, пришедший глубокой ночью 16 июля на квартиру убитого, невольно поразился обилию изливающейся крови: «…увидел труп поэта, покрытый простыней, на столе; под ним медный таз; на дне его алела кровь, которая несколько часов еще сочилась из груди его».
Дамы, приходившие в большом числе к умершему, «мочили платки свои в крови убитого, сочившейся из неперевязанной раны». (…)
Поэтому мы и предполагаем, что шансы тяжелораненого Лермонтова на выздоровление были минимальными, составляя, вероятно, не более 10% (такой процент раненых выживал в то время при подобных травмах). Однако долг врача – до конца бороться за жизнь больного, продлевая ее драгоценные дни, часы и даже минуты. Только тогда с чистой совестью он может смотреть в глаза родственникам больного, его друзьям и нам, потомкам».
«Дело здесь не только в этих противоречиях и недоработках. Все четыре свидетеля трагедии — М. П. Глебов, А. И. Васильчиков, А. А. Столыпин (Монго) и С. С. Трубецкой — очень кратко и сбивчиво сообщали о ходе дуэли. Или хранили молчание. Например, неизвестно даже, произвел ли свой выстрел (в воздух) Лермонтов, кто у кого был секундантом: в одном случае Глебов называл себя секундантом Лермонтова, в другом — Мартынова; роли Трубецкого и Столыпина вообще неясны.
«Оба секунданта дали 17 июля свои показания в соответствии со своим письмом к Мартынову. Но с пера Васильчикова срывается предательская фраза: «Дойдя до барьера, майор Мартынов выстрелил. Поручик Лермонтов упал уже без чувств и не успел дать своего выстрела, из его заряженного пистолета выстрелил я гораздо позже на воздух». Последняя фраза в подлинном деле подчеркнута кем-то карандашом. И справедливо: верно или неверно показание Васильчикова, но оно свидетельствует, что пистолет Лермонтова после поединка оказался разряженным. В связи с толками о выстреле Лермонтова на воздух это обстоятельство должно было привлечь пристальное внимание следственной комиссии. Но, как ни странно, заявление Васильчикова не подверглось проверке. Мартынову, Глебову и Васильчикову не был устроен даже перекрестный допрос: когда, при каких обстоятельствах Васильчиков разрядил пистолет убитого? Кто это видел или слышал? Следственная комиссия этот вопрос обошла совсем».
В гражданском суде отнеслись к делу внимательнее. «Не заметили ли вы у Лермонтова пистолета осечки, или он выжидал вами произведенного выстрела, и не было ли употреблено с вашей стороны, или секундантов, намерения к лишению жизни Лермонтова и противных общей вашей цели мер?» - гласит пункт опросного листа.
«Хотя и было положено между нами считать осечку за выстрел, но у его пистолета осечки не было», - уклончиво отвечает Мартынов. Как известно, гражданский суд не успел закончить рассмотрение дела о дуэли: его перенесли в Комиссию военного суда, учрежденную в Пятигорске по «высочайшему повелению». Под непрестанным нажимом военного министра комиссия закончила всю процедуру в течение трех дней. Но когда оставалось только послать определение в Тифлис на утверждение командира Отдельного кавказского корпуса Головина, из дела были изъяты вещественные доказательства: пистолеты, из которых стрелялись противники, были заменены другими.
29 сентября в комиссию поступило предписание пятигорского коменданта и окружного начальника Ильяшенкова вернуть пистолеты, находящиеся в суде, так как они взяты были частной управой... по ошибке. Вместо них комендант прислал другую пару, принадлежавшую, по его словам, самому Лермонтову, из которой якобы он стрелялся. Получив такое, неслыханное даже в дореформенных судах, распоряжение, судьи нимало не затруднились: они беспрекословно вернули пистолеты Ильяшенкову и 30 сентября решили «вновь препровожденные два пистолета представить обще с сим делом на благорассмотрение высшего начальства и согласно учиненному определению в 29-й день сего сентября дело сие закончить».
Подмену пистолетов Ильяшенков мотивировал будничными, житейскими причинами. Пистолеты, мол, в действительности принадлежали «ротмистру Столыпину». Но никакого заявления Столыпина о возвращении ему оружия в деле нет. Возвращенные комиссией пистолеты 5 октября взял под расписку деловитый Глебов - «для доставления владельцу».
В соответствии со «Сводом военных постановлений» Мартынова, Глебова и Васильчикова приговорили «к лишению чинов и прав состояния». Однако военное начальство сочло нужным смягчить наказание: Мартынова «лишить чина, ордена и написать в солдаты до выслуги без лишения дворянского достоинства», а Васильчикова и Глебова «перевести из гвардии в армию тем же чином». Царь почему-то решил, что и такое наказание слишком сурово, и распорядился: «Майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной тяжелой раны». Складывается впечатление, что Николай I нисколько не огорчился гибелью отважного боевого офицера и гениального поэта, пожалуй, даже остался этим вполне удовлетворен. А ведь ему было доложено, что никто не слышал каких-либо шуток, оскорбивших Мартынова: оснований для смертельного поединка не было».
* Шиловцев С. П. // Вопросы хирургии войны. – Горький, 1946. – С. 68 – 74.
** Давидов М. И. // Анналы хирургии. – 2002. - № 2. – С. 75 – 79.
Да простят меня читатели за столь обширную цитату, эти показания, мне кажется, максимально отражают ход дела, тем боле под углом зрения специалистов-медиков.
Хочется привести ещё выдержки под другим углом зрения из книги некоего Рафаэля Гругмана «Светлана Аллилуева», Ростов-на-Дону, 2012, стр. 379:
«Эта история прозвучала в 60-х годах прошлого столетия на Центральном телевидении, в цикле передач «Ираклий Андронников рассказывает: «На вечеринке Лермонтов пригласил некую княгиню на танец, а когда она ему отказала, обиделся, устроился в углу зала, нарисовал даму обнажённой и пустил рисунок по кругу.
Когда Мартынов его получил, он подошёл к Лермонтову и влепил пощёчину».
«Вряд ли так могло быть, - это размышляет уже другой человек, автор выложенного в Интернет материала,- но характер Лермонтова был далеко не ангельским, он жил в окружении не столь блистательных талантами, но живых людей.
Статьи Андронникова в интернете не нашёл, - продолжает автор статьи,- прочёл другую, довольно интересную (где-то читал, что Мартынов и из пистолета до этого не стрелял и лишь близость расстояния позволила не промахнуться)».
Мне, автору этого материала, подумалось, ну откуда берутся такие домыслы, кому что взбредёт в голову, то и выкладывает в Интернет, а неискушённые люди читают и верят.
Дальше приводятся ещё более шокирующие материалы о замаскированном исполнителе убийства в кустах терновника. Высказывает свой комментарий уважаемый мэтр слОва Ираклий Луарсабович:
«Исполнителем оказался какой-то анонимный казак, спрятанный в кустах и стрелявший в Лермонтова из ружья. Основанием этой версии послужили два обстоятельства. Во-первых, обследованная после дуэли рана Лермонтова оказалась просто ужасной. Пуля пробила его снизу вверх и буквально разорвала тело несчастного поэта. Если Дантеса спасла от смерти пуговица или ладанка, то Лермонтова могла бы спасти только танковая броня. Следовательно, оружием убийства не мог служить дуэльный пистолет. Во-вторых, Мартынов до самой своей смерти и даже на исповеди клялся, что не убивал Лермонтова. Но если не он и не из пистолета, то кто же? И вот появилась версия о заказном политическом убийстве, умело замаскированном под дуэль.
Когда Ираклий Андроников прочел эту статью и ряд других с таким же контекстом, он пришел в бешенство. Для него, литературоведа, историка, аристократа, жившего николаевской эпохой, дышавшего ее воздухом, было совершенно очевидно, что русский император - первый дворянин великой державы, да и всей Европы, никогда в жизни не унизил бы себя организацией убийства какого-то поручика, неврастеника и скандалиста. Раскрытие этого заговора оказалось бы губительным для репутации его и всех его потомков. Николай I, как никто из Романовых ни до, ни после него, был особенно щепетилен в вопросах дворянской чести. Император-джентльмен, рыцарь без страха и упрека, отец отечества, спавший на простой солдатской койке, - вот образ, имидж, который он себе создавал после восшествия на престол и кровавых событий 14 декабря. А его милости семье погибшего Пушкина! Общество ждало от него этих действий, и он не мог обмануть ожидания общества. И теперь одним неосторожным поступком превратиться из безупречного монарха в заурядного уголовника? Нет, это было невозможно. Особенно бесило Андроникова то, что эти провинциальные литературоведы перенесли в высший свет прошлого века ухватки и приемы века нынешнего. И Андроников решил встать на защиту поруганной чести императора. Он задумал воспроизвести сцену убийства Лермонтова с максимальной достоверностью или, проще говоря, провести следственный эксперимент 115 лет спустя. Прежде всего оружие. Кто сказал, что стрелялись из дуэльных пистолетов? Откуда в полувоенном Пятигорске дуэльные пистолеты Лепажа? И особенно в то время, когда дуэли были категорически запрещены? Детальное ознакомление с протоколами дуэли показало, что оружием явились штатные седельные кавалерийские пистолеты. И тут Андроников обратился к хранителю отдела оружия ленинградского Эрмитажа - Леониду Ильичу Тарасюку. В распоряжении Тарасюка находился весь огромный арсенал Эрмитажа, размещающийся в полукруглой башне Зимнего дворца рядом с Зимней канавкой. Уже не один год он занимался разбором и атрибуцией громадной груды оружия, накопившейся за два с половиной столетия, где наряду с драгоценными миланскими доспехами, дамасскими саблями, испанскими аркебузами находились все образцы русского холодного и огнестрельного оружия, начиная от времен Ивана Грозного и до последнего царя.
К просьбе Андроникова - найти аутентичные пистолеты и использовать их в следственном эксперименте - Тарасюк отнесся с энтузиазмом. Через некоторое время несколько пистолетов были найдены. По сравнению с этими "гаубицами" лепажевские дуэльные выглядели как детские игрушки. Тарасюк дал мне их подержать и сказал: "Они должны стрелять на дуэли". Для того чтобы музейный пистолет выстрелил, он должен иметь исправный механизм и боевой заряд, состоящий из пули и пороха. Еще было бы хорошо, чтобы в момент выстрела не разорвало бы дуло. "Наверняка металл подвергся коррозии за сто лет и дуло разнесет вдребезги при первом же выстреле", - предположил я. "В то время и слова-то такого не было - коррозия, - возразил Тарасюк. - Разве мы не пробовали фехтовать рапирами эпохи Людовика XVI? И что? Где ты видел хотя бы царапину на них?" Это было правдой. В отличие от современных клинков, которые нещадно ломались на тренировках, старинные толедские, золингеновские и демидовские оставались целыми и невредимыми. Только искры летели, как и столетия назад. Решив таким образом проблему коррозии, Тарасюк приступил к восстановлению механизмов. По-моему, он приспособил для этого токарный станок Нартова, сделанный для Петра I, но от прямого ответа он уклонился, заметив, что действительно использовал некоторые подручные средства, имеющиеся в Эрмитаже.
Я занялся порохом и пулями.
(...)
Работа эта проходила в эрмитажном арсенале по субботам и воскресеньям. Там же мы растирали порох в ступках и набивали его в картузы. Через несколько недель, к концу мая, у нас были новенький пистолет 1840 года, пороховые заряды и дюжина пуль. Были сложности с кремнем, но помогли коллеги из геологического музея. При нажатии на курок из-под него вылетал целый сноп искр. Пора было переходить к полевым испытаниям.
В ближайшее воскресенье Тарасюк приехал ко мне в Солнечное, где я снимал на лето сарай, и мы отправились в дюны. По дороге Тарасюк прихватил на стройке обрезки трех досок. В дюнах мы нашли симпатичный окопчик. Кругом росли сосны, тишина, покой - идеальное место для полевых испытаний. Тарасюк развязал свой фронтовой сидор и достал пистолет, боеприпасы, пиво, бутерброды. Еще я заметил у него индивидуальный перевязочный пакет и бинты разной ширины. "Однако решил подстраховаться!" - подумал я и слегка заволновался.
Мы укрепили веревками три доски, одну поверх другой, на ближайшей сосне, нацепили мишень - "Лермонтов" готов. Тарасюк снарядил пистолет и встал за другую сосну на расстоянии десяти шагов. Он поприцеливался в "Лермонтова" и сказал: «Так будет хорошо. Ложись в окоп, спрячь голову и не высовывайся! Можешь скомандовать: “Готовы? Сходитесь!” И сразу падай»!
Я расположился в окопчике и прокричал команду. Он спокойно поднял пистолет, тяжелый ствол не дрожал в его руке, палец медленно потянул спусковой крючок. Раздался страшный грохот, из дула вырвался столб огня вместе с клубами черного дыма. Леонид стоял на том же месте с закопченной физиономией и морщился от боли, внятно ругаясь. При выстреле сильная отдача ударила в его раненую руку. "Как это они тогда стреляли из этих самопалов?" - подумал я. Мы подошли к "Лермонтову". Первая доска была просто размозжена в щепки, вторая и третья пробиты, а пуля застряла в сосне. Там мы ее и оставили и, захватив первую доску для Андроникова, отправились домой. По дороге я взглянул на Тарасюка и заметил у него слезы на глазах: "Ты чего? Так больно?" - "Нет, Лермонтова жалко. Как его изувечило!" Полевые испытания были проведены, настала очередь следственного эксперимента.
Андроников договорился с генералом патологоанатомом профессором П.О том, что эксперимент будет проведен в морге Военно-медицинской академии, как только там окажется бесхозный труп. Это сейчас бесхозных трупов сколько угодно, а тогда это был большой дефицит. "Весь мир - анатомический театр, все трупы - актеры,- мрачно пошутил генерал П. - Надо ждать случая". И мы стали ждать. Через несколько недель Андроникову позвонили в Москву из Академии и попросили срочно приехать. Он приехал. Экспертиза была назначена на поздний вечер.
В морге был установлен бруствер из мешков с песком, за ним находился стол экспертной комиссии. В нее входили генерал П., Тарасюк, Андроников и судебный эксперт по баллистике Л. "Поручик Лермонтов" был установлен в пол-оборота к "Мартынову". На нем были помечены входное и выходное отверстия пули согласно медицинскому протоколу о дуэли. Судмедэксперт провел директрису, и на расстоянии десяти шагов "от поручика" на стойке был укреплен пистолет, через дуло которого и проходила директриса. Положение пистолета оказалось удивительно низким, где-то на уровне бедра стрелявшего человека, а дуло оказалось задранным вверх. Затем комиссия села за стол, а Леонид в бронежилете и каске встал у стойки. Он потянул за бечевку, привязанную к курку. Раздался выстрел. "Поручик Лермонтов" был отброшен назад - в боку его зияла кошмарная рана, из которой сочился формалин.
Всего этого я не видел, поскольку меня к проведению экспертизы не допустили, и я ждал поблизости, на Пироговской набережной. Тарасюк вышел часа в три ночи, неся в руках хорошо початую бутылку арманьяка, и, подойдя ко мне, торжественно возвестил: "Его Величество Император Николай Павлович в смерти поручика Лермонтова не повинен. Лермонтов скончался от пистолетного выстрела Мартынова, а не от пули подосланного убийцы. Помянем его, а заодно и государя". Мы помянули. Леонид сказал: "Не пей все. Мы должны помянуть и душу майора Мартынова, который убийства Лермонтова не замышлял. Он убил Лермонтова по роковой неосторожности. Вместо того чтобы поднять пистолет вверх, он только задрал дуло, держа пистолет у бедра, и выстрелил. Этот идиот не понимал, что на таком расстоянии он все равно попадает. И попал! Несчастный фанфарон и тупица, но не убийца! Пусть земля ему будет пухом". И мы выпили остатки за упокой души майора Мартынова...»
Арсений Березин. «Звезда», 2006, № 9
В каких анналах хранились эти сведения, почему-то неизвестные широкому кругу читателей?
Но эксперимент уважаемого Андронникова меня как-то не впечатлил, удивляет лишь прямолинейность его суждений. Да, «Его Величество Император Николай Павлович в смерти поручика Лермонтова не повинен», но не он ли сказал: «Собаке собачья смерть!»
Естественно, такие вещи делаются чужими руками и порой даже говорить или поручать ничего не надо расторопным холуям. Они считывают пожелание хозяина с мимики лица, замечают любую тучку неудовольствия, повисшую на его бровях, по намёку расшибутся в лепёшку, чтобы получить благосклонный взгляд, одобрительную улыбку, а то и внеочередной орден или звание.
По поводу эксперимента − его трудно принять как доказательство. Ну, убедили они себя, но так ли было на самом деле? Какие были пистолеты? Дворяне вполне могли возить с собой дуэльные наборы. Говорить, что были другие − опрометчиво. Хотя дуэли были запрещены, русского человека запрет никогда не останавливал. Стреляться армейскими пистолетами-самопалами, когда дуэль была заранее спланирована. Почему Ираклий Андронников, как альтернативу, не испытал и пистолет Лепажа на «поручике Лермонтове», может, этот пистолет нанёс бы не меньшую рану?
Я привёл столь подробно и эти записи, но медицинские подробности показались мне убедительнее.
Бытует мысль, будто Лермонтов сам искал смерти, бездумно рисковал, искушая судьбу. Не случайно же он, согласно рапорту непосредственного начальника, «везде первый подвергался выстрелам хищников» (имеются в виду, как тогда выражались, «хищные горцы Кавказа).
Поэт написал такие строки в своём стихотворном «Завещании»:
…А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Разумеется, приведённые точки зрения так и останутся таковыми, но есть логика и здравый смысл. Каждый может делать выводы самостоятельно, я сделал свои, но навязывать никому не собираюсь. Только в одном мы будем правы перед потомками, по моему мнению, - нельзя игнорировать столько фактов и свидетельств по месту у Перкальской скалы, надо увековечить его хотя бы как место дуэли и гибели поэта.
Хочется сказать ещё несколько слов о нашей экспедиции. Поскольку собрались в ней люди творческие, мы читали стихи Лермонтова и стихи, посвящённые Михаилу Юрьевичу. Исполнялись мелодии под бубен, губную гармошку и под гитару двумя Вадимами из города Лермонтова. В общем, это было, по крайней мере для меня, одним из самых важных моментов в жизни за последний период.
Здесь на Кавказских Минеральных Водах всё словно дышит сущностью поэта, душа его по частичкам растворилась в названиях улиц и в железнодорожной станции-остановке на пути Минводы-Кисловодск, а так же в поэзии окрестных гор, рек, долин… Каждый из присутствующих впитал очарование этого места.
Вдохновлённые и возбуждённые, мы возвращались по своим городам, счастливы тем, что прикоснулись к чему-то большому, непреходящему. Мы ходили по тропинкам, где не раз бродил наш кумир, здесь пролилась его кровь, и душа навсегда улетела в горние выси. Наверняка она витает и в этих краях…
А в заключение приведу цитату из книги Сергея Чекалина: «…Есть могила, незримо связанная с именем поэта. О ней мало кто знает. Она находится в Москве под древними сводами одной из церквей Донского монастыря. Здесь похоронена Варвара Александровна Лопухина, которую с юных лет так беззаветно и преданно любил Лермонтов. И кажется нам, что и сейчас поэт занят с ней «таинственным разговором», когда мы читаем строки его стихов:
Послушай, быть может, когда мы покинем
Навек этот мир, где душою так стынем,
Быть может, в стране, где не знают обману,
Ты ангелом будешь, я демоном стану!
Клянися тогда позабыть, дорогая,
Для прежнего друга все счастия рая!
Пусть мрачный изгнанник, судьбой осужденный,
Тебе будет раем, а ты мне — вселенной.
Далее С. Чекалин пишет: «Хранит память о Лермонтове преданно и мой родной город, в котором я вновь побывал, работая над этой книгой. На вокзале, где мы мальчишками любили встречать и провожать пассажирские поезда, по-прежнему висит в зале ожидания большая написанная маслом картина, служащая иллюстрацией к «Герою нашего времени». Во весь опор мчится на коне Печорин. Не догнать, не удержать его. Таким стремительным порывом вошел в нашу жизнь и сам Лермонтов, наполнив наши души жаждой борьбы, творчества и вечным исканием истины. И мы всегда будем благодарны ему за это».
А мне остаётся добавить, что это город Ессентуки, в котором теперь живу я, картина эта всё так же висит в зале железнодорожного вокзала. Как знать, может и мне тоже передалось это трепетное отношение к великому поэту, которое я буду хранить в своём сердце и как мог, теперь выразил в этих строках.
Александр Головко. 2014, Ессентуки.
|
