Английских книг осталась груда, и пара сирых птичьих тел по клетке скачет, и посуда носки и мыло, не успел собрать в больницу сумку эту, небрежно бросил на буфет… И вот лежит беды примета там столько долгих зим и лет. Бывало, встречи, точно шквалы, бодрили жадные умы. Ты объяснял мне интегралы, а я – творенья Паламы. И так казались мимолетны свиданья редких вечеров… А если б мог бесповоротно вернуться под родимый кров, была бы мягче наша мама, спокойней, тише и нежней, не столь несдержанна, упряма, имела много бы детей. И дом построили на даче с тобой гораздо мы скорей. Зима, а он – смотрю и плачу – еще без окон и дверей. Так мало прожил ты на свете – домашний, добрый и простой. В твоем я ныне кабинете обосновался на постой, сижу, кропаю эти строки, кладу их – бревна для моста, где мы сойдемся одиноки на глади белого листа.
|